Колымские тетради

Шаламов Варлам Тихонович

Эти россказни среза, Биографию пня Прочитало железо, Что в руках у меня. Будто свиток лишений Заполярной судьбы, Будто карта мишени Для учебной стрельбы. Слишком перечень краток Наслоений годов, Где тепла отпечаток И следы холодов, Искривленье узоров, Где больные года Не укрылись от взоров Вездесущего льда. Перемят и закручен Твой дневник путевой, Скрытый ворохом сучьев Порыжелой травой. Это скатана в трубку Повесть лет временных В том лесу после рубки Среди сказок лесных.

Хрусталь [52]

Хрупка хрустальная посуда — Узорный

рыцарский бокал, Что, извлеченный из-под спуда, Резьбой старинной заблистал. Стекло звенит от колыханья, Его волнуют пустяки: То учащенное дыханье, То неуверенность руки. Весь мир от шепота до грома Хотел бы высказаться в нем, Хотел бы в нем рыдать, как дома, И о чужом, и о своем. Оно звенит, стекло живое, И может вырваться из рук, И отвечает громче вдвое На приглушенный сердца стук. Одно неверное движенье — Мир разобьется на куски, И долгим стоном пораженья Ему откликнутся стихи. Мы там на цыпочках проходим, Где счастье дышит и звенит. Мы дружбу с ангелом заводим, Который прошлое хранит. Как будто дело все в раскопках, Как будто небо и земля Еще не слыхивали робких, Звенящих жалоб хрусталя. И будто эхо подземелий Звучит в очищенном стекле, И будто гул лесной метели На нашем праздничном столе. А может быть, ему обещан Покой, и только тишина Из-за его глубоких трещин Стеклу тревожному нужна.

52

Написано весной 1956 года в поселке Туркмен и входит в «Колымские тетради». Читалось Пастернаком. Для меня работа над «Хрусталем» была доказательством плодотворности моих художественных идей — я уходил от горного северного пейзажа и чувствовал себя еще увереннее. В то же время это страница моего дневника. «Хрусталь» имеет несколько вариантов. Этот — лучший. Входит в «Колымские тетради» на правах «итогового» стихотворения. Художественные принципы, которые так легко находили соответствия в горном пейзаже и в событиях русской истории, здесь выдержали пробу на большее. Печатается по полному тексту, опубликованному в сборнике «Дорога и судьба».

Вхожу в торфяные болота

Вхожу в торфяные болота С судьбою своею вдвоем, И капли холодного пота На лбу выступают моем. Твой замысел мною разгадан, Коварная парка-судьба, Пугавшая смолоду адом, Клейменой одеждой раба. Ты бродишь здесь с тайною целью, Покой обещав бытию, Глушить соловьиною трелью Кричащую память мою.

Скажу тебе по совести

Скажу тебе по совести, Очнувшейся от сна, — Не слушай нашей Не для тебя она. И не тебе завещаны В предсмертной бормотне И сказки эти вещие, И россказни зловещие У времени на дне. Не комнатной бегонии Дрожанье лепестка, А дрожь людской агонии Запомнила рука. И дружество, и вражество, Пока стихи со мной, И нищенство, и княжество Ценю ценой одной.

Ястреб [53]

С тоской почти что человечьей По дальней сказочной земле Глядит тот ястреб узкоплечий, Сутулящийся на скале. Рассвет расталкивает горы, И в просветленной темноте Тот ястреб кажется узором На старом рыцарском щите. Он кажется такой резьбою, Покамест крылья распахнет. И нас поманит за собою, Пересекая небосвод.

53

Написано в 1954 году в Калининской области. Входит в «Колымские тетради».

Белка [54]

Ты, белка, все еще не птица, Но твой косматый черный хвост Вошел в небесные границы И долетал почти до звезд. Когда в рассыпчатой метели Твой путь домой еще далек И ты торопишься к постели Колючим ветрам поперек, Любая птица удивится Твоим пределам высоты. Зимой и птицам-то не снится Та высота, где лазишь ты. И с ветки прыгая на ветку, Раскачиваясь на весу, Ты — акробат без всякой сетки, Предохраняющей в лесу, Где, рассчитав свои движенья, Сквозь всю сиреневую тьму, Летишь почти без напряженья К лесному дому своему. Ты по таинственным приметам Найдешь знакомое дупло, Дупло, где есть немножко света, А также пища и тепло. Ты доберешься до кладовки, До драгоценного дупла, Где поздней осенью

так ловко Запасы пищи собрала, Где не заглядывает в щели Прохожий холод ветровой И все бродячие метели Проходят мимо кладовой. Там в яму свалена брусника, Полны орехами углы, По нраву той природы дикой, Где зимы пусты и голы. И до утра луща орехи, Лесная наша егоза, Ты щуришь узкие от смеха, Едва заметные глаза.

54

Написано в 1956 году в поселке Туркмен. Входит в «Колымские тетради». Написано ради первой строфы.

Славословие собакам [55]

1

Много знаю я собак — Романтических дворняг: Пресловутая Муму С детства спит в моем дому. Сердобольная Каштанка Меня будит спозаранку, А возлюбленная Жучка У дверной танцует ручки. И показывает удаль Знаменитый белый пудель… Много знаю я и прочих Сеттеров, борзых и гончих. Их Тургенев и Толстой Приводили в лес густой…

55

Немудреное это стихотворение написано в 1949 году летом на Колыме. Входит в «Колымские тетради».

2

Скоро я моих друзей Поведу в большой музей; В зал такой открою двери, Где живут Чукотки звери. Там приземистый медведь Может грозно зареветь. Там при взгляде росомахи Шевелится шерсть от страха. Там лиса стального цвета — Будто краски рыжей нету, И хитрющая лиса Окунулась в небеса. Рысь защелкает когтями Над собаками-гостями, И зловещ рысиный щелк, И его боится волк. Что ж к дверям вы сбились в кучку И попрятались за Жучку, Мои милые друзья, Не слыхавшие ружья? Вы привыкли к детской соске, Вы, слюнявые барбоски, Напугает тот музей Моих маленьких друзей.

3

Где же те, что в этом мире Как в своей живут квартире, Где же псы сторожевые, Где упряжки ездовые, Почтальоны, ямщики И разведчики тайги, Что по каменным карьерам Без дорог летят карьером? Задыхаясь от пурги Среди воющей тайги, Полумертвые от бега, Закусили свежим снегом И опять в далекий путь, Намозоля ремнем грудь, Вы, рожденные в сугробах, Вам сугробы были гробом. И метель, визжа от злости, Разметала ваши кости Вы торосистыми льдами Шли медвежьими следами, Растирая лапы в кровь, Воскресая вновь и вновь. Никогда вы не видали На груди своей медали. Кто почтил похвальным словом Псов Георгия Седова? Их, свидетелей трагедий, Съели белые медведи. Сколько их тащило нарты, Курс на норд по рваной карте В ледяных полях полярных, Запряженные попарно. И в урочищах бесплодных Сколько их брело голодных, Битых палками в пути? Где могилы их найти?

4

Сколько раз я, умирая, Сам пути себе не зная, Потеряв и свет, и след, Выходил на звуки лая, Чтоб моя тропа земная, Стежка горестей и бед В том лесу не обрывалась, Чтобы силы оставалось У меня на много лет.

Баллада о лосенке [56]

У лиственницы рыжей, Проржавленной насквозь, Мои ладони лижет Губастый серый лось. Ружья еще не слышал И смерти не искал. Ко мне навстречу вышел, Спустился с дальних скал. В лесу ему — раздолье, Но в этот самый час Встречаю я хлеб-солью Его не в первый раз. Он нынче здесь без старших; Доверчив, бодр и смел, Сюда стоверстным маршем Лосенок прилетел. В тайге нас только двое, И нам дышать легко — Все прочее живое Укрылось далеко. Мы грамоты не знаем, И этот горный край Всерьез считаем раем, И чем бы он — не рай?

56

Написано в 1954 году в поселке Туркмен. Входит в «Колымские тетради» и описывает истинное происшествие со мной, когда я работал в 1939 году в угольной разведке Дальстроя.