Комментарий к роману "Евгений Онегин"
Шрифт:
7 Исправленный черновой вариант:
Как Инвалид иль Календарь…Первое — название периодического издания того времени.
Ключом ко второму служит зачеркнутое чтение «Брюсов Календарь», подобие «Фермерского Альманаха» («Farmer's Almanack»; ср. возможный «Придворный Календарь» в гл. 2, III, 12), который был любим читателями в XVIII и начале XIX в.). Создание календаря приписывается графу Якову Брюсу (James Bruce, 1670–1735), одному из генералов Петра I, которого молва произвела в алхимики. На самом деле Брюс был отличным астрономом и математиком. Истинным автором календаря был библиотекарь Василий Киприянов, неизвестный ученый низкого происхождения, напечатавший 2 мая 1709 г. в Москве первый выпуск календаря, в основном посвященный астрономии, —
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Эпиграф
Elle 'etait fille, elle 'etait amoureuse.
Строка из песни II поэмы «Нарцисс, или Остров Венеры» (опубликована в 1768 г.), третьесортного сочинения в четырех длинных песнях Жака Шарля Луи Кленшана де Мальфилатра (Jacques Charles Louis Clinchamp de Malfil^at re; 1733–1767): «Она [нимфа Эхо] была девушка [и следовательно — любопытна, как это свойственно им всем]; [более того], она была влюблена… Я ее прощаю, [как это должно быть прощено моей Татьяне]; любовь ее сделала виновной [ср.: ЕО, гл. 3, XXIV]. О если бы судьба ее извинила также!»
Согласно греческой мифологии, нимфа Эхо, зачахнувшая от любви к Нарциссу (который, в свою очередь, изнемог от безответной страсти к собственному отражению), превратилась в лесной голос, подобно Татьяне в гл. 7, XXVIII, когда образ Онегина проступает перед ней на полях читанной им книги (гл. 7, XXII–XXIV).
В принадлежавшем Пушкину учебнике «Лицей, или Курс древней и современной литературы» («Lyc'ee, ou Cours de litt'erature ancienne et moderne», книге, которая являлась руководством для Ламартина и которая сформировала его плачевный go^ut [427] , a также для Стендаля, упоминающего в дневниковой записи от 1804 г. о желании «делагарпизировать» свой стиль, что ему, наследнику Вольтера и Лакло, так никогда и не удалось) Лагарп (VIII, 252) цитирует два вполне невинных отрывка из «Нарцисса», первый из которых начинается той самой строкой, которую Пушкин мог позднее вспомнить.
427
Стиль (фр.)
И хотя, вообще говоря, Пушкин никогда не упускал случая сделать скабрезный намек, здесь он вряд ли осознавал, что нимфа Мальфилатра подслушивала — за спиной Лагарпа — довольно непристойную беседу Венеры со стариком Тиресием, на которого Юнона наслала импотенцию за то, что тот убил двух змей in copula [428] .
На титульной странице чистовика третьей главы (ПБ, 10) Пушкин предпосылает вышеназванному эпиграфу три строки из Данте («Ад», песнь V):
428
В процессе совокупления (лат.)
I–II
Третья глава открывается диалогом — чистым диалогом, то есть лишенным каких-либо вкраплений «он сказал», «он ответил» и т. п. Он занимает первые две строфы и полторы стопы в третьей («Поедем»). В то время (1824) подобный прием (предваряющий диалог) был сравнительно нов для европейского романа.
429
Скажи: в минуты нежных вздохов / Как умудряется любовь / Сумбур страстей необъяснимых / В конкретное желанье превратить? (итал.)
Однако, с другой стороны, подчинение «реалистического» разговора с его естественным течением жесткой поэтической структуре с изысканным рисунком рифм и выявление таким образом живого комизма, возникающего по принципу контраста,
В начале третьей главы мы встречаем самые разнообразные приемы — разговорную интонацию, разбивку строки на две или три реплики, схему «вопрос — ответ», включение короткой реплики в первую стопу стиха, прерывание речи и даже один случай переноса, что также свойственно манере некоторых басен Лафонтена и Крылова.
430
«Не хотите ли по окончании пообедать в городе?» / «Идет». «Будем пить „Сир Амбруаз“ и „Ролэ“» / «Согласен»… /… / «Кстати, мне говорили, что сосед Лука женится на вашей…» / «Вовсе нет. Я узнал, что у него долги» (фр.)
Строфы I и II в гл. 3 логически сплавлены воедино, и их 28 строк разбиты на 16 (7+9) реплик, причем Онегин оказывается в три раза разговорчивее Ленского: Онегин произносит сотню слов по-русски, в то время как Ленский — 35. Поначалу восторженный идеалист sur ses gardes [431] ; ибо саркастический Онегин совсем не похож здесь на того снисходительного слушателя, который в гл. 2, XV старался сдержать охладительное слово. Теперь Онегин своими колкостями пытается спровоцировать Ленского на взрыв (II, 3–5), а затем озадачивает его добродушным дружеским предложением (возвращаясь к терпимой манере гл. 2, XV, 13–14).
431
Настороже (фр.)
Это первый случай в романе, когда мы действительно слышим беседу Онегина с Ленским, разговор которых лишь описывался в гл. 2, XV. Кстати, казалось бы, строфа XIX в гл. 2 давным-давно должна была удовлетворить любопытство Онегина, высказываемое им в гл. 3, I–II; но оказывается, он только сейчас впервые слышит имя Лариных.
I
1, 3 Богатство рифмы здесь основывается на раздельном звучании одного из ее компонентов: «поэты — где ты», сравнимой с «poet — know it» или «prodige — dis-je».
1—7 Б. В. Томашевский опубликовал [432] уголок страницы «Из Пушкинской тетради (1824)» с наброском головы Вольтера в ночном колпаке, сделанным нашим поэтом на правом поле. Однако издатели не смогли идентифицировать рукопись, хотя на копии видны окончания последних слов семи первых стихов. Это начало третьей главы.
432
Лит наcл, 1937, т. 31–32, с. 29 (Примеч. В. Н.)