Комментарий к роману "Евгений Онегин"

Набоков Владимир

Exegi monumentum

Я памятник себе воздвиг нерукотворный, К нему не зарастет народная тропа, Вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа. Нет, весь я не умру — душа в заветной лире Мой прах переживет и тленья убежит — И славен буду я, доколь в подлунном мире Жив будет хоть один пиит. Слух обо мне пройдет по всей Руси великой, И назовет меня всяк сущий в ней язык, И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой Тунгус, и друг степей калмык. И

долго буду тем любезен я народу, Что чувства добрые я лирой пробуждал, Что в мой жестокий век восславил я Свободу И милость к падшим призывал. Веленью Божию, о муза, будь послушна, Обиды не страшась, не требуя венца; Хвалу и клевету приемли равнодушно И не оспоривай глупца.

Александрийский столп — это не Фарос в Александрии (огромный маяк из белого мрамора, который, по дошедшим до нас описаниям, имел высоту четыреста футов и стоял на восточной оконечности острова Фарос в Северной Африке), как мог бы предположить наивный читатель; и не колонна Помпея девяноста восьми футов высотой, построенная на самой высокой точке Александрии (хотя этот прекрасный столп из полированного гранита имеет некоторое сходство с колонной царя Александра). «Александрийский столп», ныне именуемый «Александровской колонной», был воздвигнут Николаем I на Дворцовой площади в Петербурге в ознаменование победы Александра I над Наполеоном. Колонна представляет собой монолитный столп из темно-красного гранита восьмидесяти четырех футов в высоту, не считая основания и капители. Ее венчает фигура ангела, держащего в левой руке крест и указующего на небеса правой. Русские источники сообщают, что высота всего сооружения, включая ангела, составляет около 125 футов. Когда колонна была построена, она считалась самой высокой в мире, превосходящей наполеоновскую Вандомскую колонну (1810) в Париже более чем на четыре фута^{64}.

В библиотеке Пушкина хранилось польское стихотворение с французским переводом «Ode sur la colonne colossale 'elev'ee `a Alexandre I `a Saint-P'etersburg le 30 Ao^ut 1834» [424] . На пушкинской рукописи поставлена дата: 21 августа 1836. Каменный остров (северный берег Невы, Санкт-Петербург).

«Александрийский» происходит от имени Александр, как и в случае с «александрийским стихом» (двенадцатисложником), который получил свое название от средневековых французских поэм об Александре Великом, царе Македонии в IV в. до н. э. Критик Погодин отмечал в своем дневнике со ссылкой на Александра Раевского (запись от 16 октября 1822 г.), что Пушкин называл александрийские стихи «императорскими», строя каламбур на имени русского царя Александра I.

424

«Ода на возведение грандиозной колонны в память Александра I в Санкт-Петербурге 30 августа 1834 г.» (фр.)

В. Жуковский, издав посмертное собрание пушкинских сочинений (1841, т. 9), заменил «Александрийский столп» на «Наполеонов столп» и переделал строфу IV, убрав упоминание «жестокого века» и «падших» декабристов.

В некоторых советских изданиях слова стиха 15 — «И в мой жестокий век» — заменены более ранним рукописным вариантом «вслед Радищеву», в котором подразумеваются радищевская ода «Вольность» (написанная около 1783 г.) и ода «Вольность» самого Пушкина (написанная в 1817 г.). См. коммент. к отрывкам гл. 10.

Стих 20 — «И не оспоривай глупца» — ср. в коммент. к гл. 7, после вар. XXI–XXII — «Альбом Онегина», III, 4:

и не спорь с глупцом…

6 Отвергнутый черновой вариант (2369, л. 41 об.):

Укажет с кафедры невежда…

XLI

Пушкин начал переписывать следующую строфу (в ПБ) с черновика (2369, л. 41 об и 42), но дошел лишь до стиха 8 и зачеркнул написанное. Стихи, данные здесь в угловых скобках, относятся к зачеркнутому первому беловому автографу, стихи 9—14 взяты из черновика:

<Но может быть — и это даже Правдоподобнее сто раз, Изорванный в пыли и саже, Мой

недочитанный рассказ, Служанкой изгнан из уборной, В передней кончит век позорный Как прошлогодний календарь Или затасканный букварь>. Но что ж в гостиной иль в передней Равно читатели [черны]; Над книгой их права равны; Не я первой не я последний Их суд услышу над собой, Ревнивый, строгий и тупой.

Эта прелестная строфа (отвергнутая поэтом по неизвестным причинам) являет собой замечательный пример гениального умения Пушкина извлекать наполненную смыслом благородную музыку из самых тривиальных слов. Не что иное, как контраст между их банальной, подсобной сутью и звучностью, которую они развивают в акустическом парадизе пушкинского ямба, производит впечатление благородного смысла. В первом стихе — «Но может быть — и это даже» — незначительное словосочетание «может быть» (употребленное Пушкиным со сходной интонацией в гл. 6, XXXIX, 1) и слово «даже» практически формируют строку; магия их расположения, аллитерация на «ж», объемное и полновесное звучание возносят тривиальное «может быть» и «даже» к рокочущим отголоскам судьбы и метафизической гибели. Раскаты набирают полную силу в быстротекущем «правдоподобнее» и в следующих за ним строках, явственно отмеченных скадом.

Такой прием прямо противоположен тому, что делал Н. Гоголь, вводивший пустопорожние слова, наречные сорняки и предложные осколки в запинающееся бормотание своих механических уродов и личинок-гомункулусов, как, например, в «Шинели».

Я рассматривал этот прием в своей довольно поверхностной книжонке «Николай Гоголь» («Nikolai Gogol», New Directions, 1944) с кошмарным указателем (за который я ответственности не несу) и путаной системой транслитерации (за которую я ответственность несу). Пользуясь случаем, хочу отметить, что рассказ на с. 8 внизу относится к Дельвигу и афоризм на с. 27 вверху принадлежит ему же (но не Пушкину, который лишь передает и рассказ, и афоризм).

1—2 Но может быть — и это даже /Правдоподобнее [в] сто раз… — «Сто раз» неверно заменено на «стократ» в некоторых изданиях (следующих описке Пушкина в отвергнутой беловой рукописи первых восьми стихов); это обстоятельство заставило Чижевского (с. 233) сделать ложное предположение, что строфа не закончена.

В черновике (2369, л. 41 об.) написано «сто раз».

6 Во французской литературе XVII в. неоднократно говорится о поэтических произведениях, пущенных на оберточную бумагу и т. п. Ср.: Скаррон, «Комический роман» (Scarron, «Roman comique», 1651–1657), ч. I, гл. 8: «…un po`ete, ou plut^ot un auteur, car toutes les boutiques d''epiciers du royaume 'etoient pleines de ses oeuvres, tant en vers qu'en prose» [425] ; ср. также: отец (Жан-Антуан) Дюсерсо (ок. 1670–1730) «Послание господину Этьену, продавцу книг» (du Cerceau, «Ep^itre `a Monsieur Etienne, Libraire»):

425

«…Поэт, или, скорее, автор, ибо все бакалейные лавки в королевстве были полны его произведениями, как в стихах, так и в прозе» (фр.)

Mais s'il avient, comme tout se peut faire, Que mes 'ecrits, par un triste destin, Triste pour s^ur, mais assez ordinaire, De la boutique aillent au magasin, Et que de-l`a, moisis dans la poussi`ere Ils soient enfin livr'es `a la beurri`ere… [426]

Все это, я думаю, исходит из «Послания» Горация, I, XX, обращенного к собственной книге: «После ж, руками толпы захватана, станешь ты грязной, / Непросвещенную моль молчаливо кормить будешь» и другого «Послания», конец II, I, где книга сравнивается с «ненужной оберточной бумагой для ароматных приправ и перца».

426

Но что если б случилось — а все возможно в мире, — / Что мои сочинения, по печальному жребию судьбы, / Наверное, печальному, но довольно обычному, / Из лавки бы попали в кладовую, / А оттуда, залежавшиеся в пыли, / Были бы отданы торговке маслом на обертки… (фр.)