Комментарий к роману "Евгений Онегин"

Набоков Владимир

XXXVI

Друзья мои, вам жаль поэта: Во цвете радостных надежд, Их не свершив еще для света, ⁴ Чуть из младенческих одежд, Увял! Где жаркое волненье, Где благородное стремленье И чувств и мыслей молодых, ⁸ Высоких, нежных, удалых? Где бурные любви желанья, И жажда знаний и труда, И страх порока и стыда, ¹² И вы, заветные мечтанья, Вы,

призрак жизни неземной, Вы, сны поэзии святой!

13 …призрак… — В специальном пушкинском выпуске (1937) русскоязычного периодического издания «Иллюстрированная Россия» (Париж) Гофман публикует факсимиле одного из немногих сохранившихся автографов шестой главы (с. 30 и 31) — страницу рукописи, принадлежащую русской даме Ольге Купрович (Виипури, Финляндия) и представляющую собой окончательный черновик или исправленную беловую рукопись гл. 6, XXXVI–XXXVII. Изменения несущественны, за исключением XXXVI, 13, где отчетливо написано слово «признак», которым следует заменить «призрак», появившийся, по справедливому замечанию Гофмана, вследствие опечатки в изданиях 1828, 1833 и 1837 гг. Ср.: «Разговор книгопродавца с поэтом»: «признак Бога, вдохновенье» (см. Комментарий, «Отвергнутые предисловия»)^{148}.

XXXVII

Быть может, он для блага мира Иль хоть для славы был рожден; Его умолкнувшая лира ⁴ Гремучий, непрерывный звон В веках поднять могла. Поэта, Быть может, на ступенях света Ждала высокая ступень. ⁸ Его страдальческая тень, Быть может, унесла с собою Святую тайну, и для нас Погиб животворящий глас, ¹² И за могильною чертою К ней не домчится гимн времен, Благословение племен.

12 <…>

13 домчится — глагол соединяет в себе две идеи — быстрое движение вперед и достижение цели.

XXXVIII

Эта строфа известна лишь по публикации Грота (см. коммент. к XV–XVI):

Исполня жизнь свою отравой, Не сделав многого добра, Увы, он мог бессмертной славой ⁴ Газет наполнить нумераю Уча людей, мороча братий, При громе плесков иль проклятии, Он совершить мог грозный путь, ⁸ Дабы последний раз дохнуть В виду торжественных трофеев, Как наш Кутузов иль Нельсон, Иль в ссылке, как Наполеон, ¹² Иль быть повешен, как Рылеев…

Последние две строки, возможно, были опущены Гротом из цензурных соображений.

1—7 Этот образ свидетельствует о пушкинском предвидении, ибо подобные качества были свойственны превозносимым или ненавидимым журналистам 1850— 1870-х гг., таким, как радикалы Чернышевский, Писарев и другие полнтико-литературные критики гражданской направленности, — тип резкий и жесткий, еще не существовавший в 1826 г., когда писалась эта восхитительная строфа.

12 Кондратий Рылеев (1795–1826) — выдающийся декабрист, присоединившийся к движению в начале 1823 г. и казненный через повешение. Автор очень посредственных «Дум» (1821–1823) — двадцати одного патриотического стихотворения на исторические темы (с одним из них, монологом Бориса Годунова, любопытно перекликается, по крайней мере интонационно, отрывок пушкинской трагедии того же названия, написанной двумя годами позже). Перу Рылеева

также принадлежит поэма «Войнаровский», посвященная Украине (Мазепа и т. д.), отдельное издание которой вышло в середине марта 1825 г.

См. также коммент. к гл. 4, XIX, 5.

XXXIX

А может быть и то: поэта Обыкновенный ждал удел. Прошли бы юношества лета: ⁴ В нем пыл души бы охладел. Во многом он бы изменился, Расстался б с музами, женился, В деревне, счастлив и рогат, ⁸ Носил бы стеганый халат; Узнал бы жизнь на самом деле, Подагру б в сорок лет имел, Пил, ел, скучал, толстел, хирел. ¹² И наконец в своей постеле Скончался б посреди детей, Плаксивых баб и лекарей.

XL

Но что бы ни было, читатель, Увы! любовник молодой, Поэт, задумчивый мечтатель, ⁴ Убит приятельской рукой! Есть место: влево от селенья, Где жил питомец вдохновенья, Две сосны корнями срослись; ⁸ Под ними струйки извились Ручья соседственной долины. Там пахарь любит отдыхать, И жницы в волны погружать ¹² Приходят звонкие кувшины; Там у ручья в тени густой Поставлен памятник простой.

5—14 Ручей и ветви сосен упрямо продолжают жить даже после смерти своего певца. В первом опубликованном стихотворении (1814) «К другу стихотворцу» Пушкин советовал обходиться без «ручьев, лесов, унылых могил». Но их атмосфера прилипчива. Следует отметить, как дух Ленского струящимся ручейком проникает во владения Онегина. И онегинский «idol mio» — последние произнесенные им в романе слова (в гл. 8, XXXVIII, 13) — в чем-то созвучны «идеалу» Ленского (гл. 6, XXIII, 8), последнему слову, написанному им у нас на глазах. Точно так же «идеал» последней строфы романа заставляет вспомнить прилагательное «идеальный» из посвящения. На протяжении всего романа мы ощущаем тайный сговор слов, перекликающихся друг с другом в разных его частях.

8—9 …струйки… / Ручья. — уменьшительное от «струи» в гл. 4, XXXIX, 2, которые вдруг превращаются в «волны» (стих 12), напоминая нам о преображениях воды в сне Татьяны (гл. 5, XI, 5—14; XII, 1–2, 13); однако, с другой стороны, «волны» в обоих случаях могут оказаться не более чем попыткой передать французское слово «ondes», не имеющее точного эквивалента в русском языке, тогда как, вообще говоря, Пушкин использует слово «ручей» в очень широком смысле, иногда превращая его в обыкновенный синоним «потока».

Обратите также внимание, что выражение «есть место» (стих 5) содержит явную классическую интонацию — est locus (например, «est locus Italiae medio sub montibus altis» [730] — «Энеида», VII, 563).

5—14 (см. также XLI, гл. 7, VI–VII) Профессор Чижевский говорит (с. 270): «…эта тема [могила юноши] была использована К. Делавинем [имя которого он пишет К. Delavigne] („Messenie“)». Такого поэта не существует, а если речь идет о Казимире Делавине (Casimir Delavigne), как запоздало делается предположение в указателе, то ни он, ни кто-либо другой не писали произведения под названием «Messenie», если же имеется в виду сборник патриотических элегий Делавиня «Les Mess'enienes» («Мессинские элегии»), то в нем никакие могилы юношей не воспеваются.

730

«Есть место в центре Италии, окруженное высокими горами» (лат.)