Концерт отменяется
Шрифт:
– А почему вы так уверены, что он сам прыгнул? – спросила я, ставя чашку обратно на стойку.
– Так я видел! – признался он.
«Вот оно», – подумала я, но ничего не сказала, а только смотрела на Павла Евгеньевича, ожидая продолжения рассказа.
– Как это видели? – Бармен Захар задал этот вопрос вместо меня.
– Так дом-то напротив. – Павел Евгеньевич ничуть не удивился обновленному стакану и отхлебнул, прежде чем продолжить. – Я как раз на балкон вышел покурить – не спалось мне. Так вот, я внимание обратил, потому что света немного в окнах в это время. А он прям в окне стоял. Силуэт видно было.
Горел свет… Но когда я была на месте гибели этим утром, в квартирах в этом подъезде не то что не было света, так еще и окна были закрыты. Значит, человек прыгнул в окно, а его за ним потом закрыли и, уходя, выключили свет. Забота, ничего не скажешь…
– Ну а дальше что? – Захар протирал кофемашину, повернув голову к Павлу Евгеньевичу.
– Да ничего, – ответил тот. – Я еще минуту постоял, наверное, и все – спать ушел.
– В смысле? Вы увидели, что человек выпал из окна, и просто спокойно пошли спать? – Я надеялась, что мой голос прозвучал не слишком холодно.
– Так а… – Павел Евгеньевич задумался, но не потому, что я поставила его в тупик своим вопросом, а потому, что он, казалось, не понял его смысла. – Мое-то какое дело?
Я вздохнула, снова возвращаясь к своей чашке. Раньше это называлось «моя хата с краю», да и сейчас, впрочем, называется точно так же. Во избежание любых проблем – реальных, потенциальных или надуманных – человек готов умалчивать о подозрительных личностях, правонарушениях или чужих несчастьях. Конечно, не в последнюю очередь причиной этого стал образ полиции, создаваемый в фильмах и сериалах. Ну и убежденность русского человека в том, что правила можно нарушать, если никто не видит.
Итак, явный свидетель (вроде бы) заявил, что человек сам выпрыгнул из окна. Надо ли мне было спросить его, кто тогда выключил свет в квартире? Я была уверена, что нет. Могу себе представить, какая шумиха поднялась бы по всем барам в округе, когда бы стало известно, что это на самом деле было убийство, которое к тому же «в прямом эфире» наблюдал один из завсегдатаев! «Диванные аналитики» мигом подняли бы волну обсуждения, придумывая все новые истории – конечно же, одна невероятнее другой – о том, как все на самом деле было и как полиция ошиблась в расследовании этого дела. Именно расследованию я и не хотела мешать, а это точно бы произошло, потому что нет никакой гарантии, что предполагаемый убийца сам не является посетителем того или иного бара. В этом случае он заранее узнал бы, что полиция не считает произошедшее самоубийством, как, возможно, он хотел бы это все выставить. И ищи его потом. Так что – да, чем меньше людей знает о ходе расследования, тем лучше.
Остаться в баре и продолжить слушать невероятные истории Павла Евгеньевича или поехать к Кирьянову, чтобы обсудить то, что уже удалось узнать? С ответом на этот вопрос мне долго мучиться не пришлось.
Сделав последний глоток кофе, в котором, стоит заметить, так и не появился ликер, я выпрямилась, сверкнув напоследок в сторону бармена улыбкой. Почему бы нет, вдруг я еще загляну сюда, оставшись в его памяти как обворожительная незнакомка, заглянувшая в его захудалый бар в будний день сразу после открытия.
– Спасибо за кофе. – Я повернулась к Павлу Евгеньевичу. – Мое почтение.
И еще одна улыбка.
Павел Евгеньевич как-то оторопело поклонился,
Выйдя на улицу, я остановилась на крыльце. Пока тяжелая дверь за моей спиной не захлопнулась, молчание у барной стойки продолжалось. Что ж, видимо, впечатление я произвела.
Нужно было ехать к Кирьянову и побольше расспросить о результатах осмотра тела погибшего. Может, если он подсуетится, то и на стол к судмедэксперту оно попадет побыстрее.
Возвращаться домой, чтобы взять машину, мне было лень, так что я решила вызвать такси.
Несколько минут спустя, уже сидя в такси и глядя на здания, проплывающие за окном, я прокручивала в голове картину, описанную Павлом Евгеньевичем. Он должен был видеть, был ли еще кто-то в квартире, раз окно было освещено. Кто же тогда его закрыл? Да еще и выключил свет… И еще у меня не шли из головы руки погибшего человека. Ухоженные, с длинными пальцами. Если он модель, то какое-нибудь агентство уже забило бы тревогу.
Такси остановилось у городского управления полиции. Привычно кивнув охране на входе, я направилась прямиком в кабинет Кирьянова.
– …а я говорю, что ты поедешь туда и будешь разбираться, как так вышло… Нет… Нет… Это мне неинтересно, Саш. Что делать, что делать? Работать!
Все это я услышала, оказавшись у его двери. Раздача «ценных указаний» подчиненным – в этом Кире не было равных, но и поощрять заслуги он не забывал. Несмотря на расхожее мнение о том, что в России метод кнута и пряника отличается тем, что пряником у нас тоже бьют, подполковник никогда не считал, что вариант мотивации сотрудника – это запрет и отрицание. Всех способных, упорных (а в чем-то и упоротых, уж извините) и искренне любящих работу Кирьянов очень уважал и всегда был готов пойти им навстречу, дать выходной или помочь каким-то иным способом. От всех остальных он избавлялся жестко и безоговорочно.
Для проформы я постучала в дверь и тут же зашла в кабинет.
Кирьянов, не прерывая разговор, махнул мне рукой, мол, заходи.
– …да, у нас такая работа. Что? Работа не волк? Работа – это ворк, Саша, а волк – это ходить, по-английски. Ты меня понял? Чтобы к вечеру были результаты. Все, давай.
– Что, все считают, что у них много дел и с ними ну никак невозможно справиться? – спросила я, усаживаясь в кресло. – А ты, конечно, сидишь в теплом кабинете и получаешь все плюшки за их стертые ноги.
– Плюшки… – Кирьянов повел плечами. – Сказал бы, что я получаю, но ты ж девушка.
– О да, ты ж наш джентльмен, – улыбнулась я. – Прям бальзам на душу.
Кирьянов улыбнулся. Я его знала уже столько лет, что, казалось, он был всегда. В нем странным образом сочеталась любовь к работе, любовь к семье и способность при необходимости как быть самым строгим человеком, которого я встречала, так и шутить напропалую, в том числе достаточно черным юмором.
– Ты же, я думаю, не проведать меня пришла, Тань. – Кирьянов потянулся за стоящей возле компьютера чашкой чая и отхлебнул. – Остыл чай. Я хоть один раз в день могу горячего чая выпить?!