Конец большого дома

Ходжер Григорий Гибивич

— Сегодня не будем вести деловые разговоры, — улыбаясь, говорил он на ломаном нанайском языке. — Вы долго в тайге были, давно не гуляли, водку не пили, сегодня я хочу вас угощать, дать вам отдохнуть, попраздновать.

— Может, сперва о деле поговорим, тогда погуляем? — предложил Токто.

— Нет, что ты, дорогой человек! Нет, нет! Пейте, пейте, я угощаю.

Китаец сам разогревал водку в медных кувшинчиках, сам подносил чарочки охотникам. Он был любезен, все время его крупные зубы поблескивали в полутьме — он улыбался.

Токто с Потой пили

все чарочки, которые подносил китаец, изредка, по обычаю, предлагали старшим пригубить из своей чарочки, те только смачивали губы и возвращали обратно. Чонгиаки после нескольких чарочек мешком свалился на нары и захрапел. Уснул его сын Гокчоа, жена. Токто сам удивлялся, почему на этот раз водка не мутит его сознания, не подгибает ноги и не валит на нары, он пил со всеми вместе и один оставался трезвым. Пота сидел возле него и еле ворочал языком, обнимался с китайцем, с его приказчиком-погонщиком. В полночь Токто взвалил на себя Поту в вернулся домой.

Утром Пота проснулся невыспавшийся, пьяный.

— Ага, ты один иди к китайцу, я спать хочу, — сказал он и опять уснул.

Токто засунул за пазуху двенадцать соболей и пошел к Чонгиаки. Мог он зайти и к Дарако и к Пэсу и предложить своих соболей другим торговцам, но вчера пил он в доме Чонгиаки, угощал его длиннолицый китаец, и он обязан вернуться к нему. Если бы он зашел к другим, то его поступок сочли бы непристойным для нанай, он стал бы презираемым человеком. Честь и совесть у человека всегда должны быть в чистоте, как солнышко в ясный день!

Длиннолицый китаец с Чонгиаки приняли Токто, как родственника, опять посадили за столик, налили в чарочку теплой водки. Токто выпил несколько чарочек, попросил у китайца для себя кувшинчик водки и начал в свою очередь угощать его и Чонгиаки.

— Я тебе продам соболей, ты хороший человек, душа у тебя широкая, как у нанай, — говорил Токто, чувствуя, как на этот раз водка начала кружить ему голову. — Цену скажи, почем у тебя товары? Такая же, как у местных торговцев, или другая?

— Местные торговцы — хитрецы большие, они вас долгами опутали, а мы не даем в долг, мы сразу за соболей отдаем все, что захочет охотник. Но цены у нас немного выше, потому что мы сами к вам приехали. Когда торговец сам приезжает, у него товар всегда немного дороже стоит.

— Да, да, это верно, всегда дороже, — забормотал Чонгиаки.

В фанзу входили все новые и новые охотники. Китаец всех угощал водкой. Пришел к Чонгиаки и другой торговец, который остановился у Пэсу. Китайцы вежливо поздоровались и перебросились между собой несколькими словами на своем языке.

Токто вытащил из-за пазухи соболя.

— Наша цена на соболя всегда одинаковая, — сказал он. — Это у вас товары то дороже становятся, то дешевле.

Китаец взял соболя, повертел перед носом, подул, встряхнул.

— Как колонок, желтый, — китаец небрежно бросил соболя на столик.

Второй китаец подошел, рассмотрел и положил обратно.

— Худой соболь, кирпич чаю только стоит, — сказал он.

Соболь был не совсем плохой, немного ниже среднего

сорта, и за такую шкурку можно было получить пуд пшена. Токто вытащил второго соболя. Китаец рассмотрел и сказал, что этого соболя еще может взять и дать за него двадцать патронов или две банки капсюлей.

— Боеприпасов мне не надо, одежду и еду буду брать, — заявил Токто. — Мешочек муки дадите?

— Нет, этот соболь не стоит мешочка муки.

— Сколько материи дадите за него?

— Бязи на халат.

Токто сам налил из кувшинчика водки, выпил и спросил:

— Сколько соболей возьмешь за то, что водкой поил?

— Ты что, дорогой охотник? Я тебя даром угощал.

— Не хочу я у тебя даром ничего брать! — взревел Токто.

Чонгиаки подошел к нему, взял за руки.

— Токто, Токто, он мой гость, ты зачем повышаешь голос на моего гостя?..

— Дака, я хочу за водку ему отдать соболя. Не хочу с ним иметь дела. Смотри, это разве плохой соболь? За него другие мне мешочек муки дадут, три сажени материи отмеряют, а он что говорит?

— Ох, охотник, ты горячий человек, в торговых делах нельзя горячиться, — миролюбиво сказал длиннолицый китаец.

— Я отвезу в Болонь своих соболей. Вот, смотри, каких соболей я хотел тебе продать, а ты меня хочешь обмануть! — Токто вытащил несколько длинношерстных черных, отливающих серебром, шкурок. Китаец, остановившийся у Пэсу, выхватил из рук Токто соболей и прижал к груди.

— Я покупаю этих соболей! Я дам тебе за них много материи, много пшена, чумизы, муки, водки!

Длиннолицый китаец протянул к соболям руку, но обладатель ценных шкурок отпрыгнул в сторону, как косуля, и сердито заговорил на родном языке. Длиннолицый вцепился ему в руку выше локтя, притянул к себе и прошипел что-то сквозь зубы.

— Я беру этих соболей, я беру! — закричал торговец.

Длиннолицый был старше, сильнее и, видно, пользовался властью над другими.

— Из-за тебя они ссорятся. Токто, ты нехорошо поступил, — говорил старик Чонгиаки.

— Не я виноват, смотри на них, какие у них сердитые глаза, будто две рыси встретились над мертвой косулей и не могут разделить добычу.

Длиннолицый спокойно отобрал шкурки, повертел перед носом, подул и сказал:

— Тебе надо было сразу эти шкурки показать. За них я хорошо заплачу и тех плохих соболей возьму.

— Охотник, я первый взял этих соболей, я дороже заплачу! — завопил второй торговец.

— Чего вы ссоритесь, вы же вместе ездите по Амуру, одно у вас дело? Чего ссоритесь? Если мы на охоте так ссорились бы, то не поймали бы ни одного соболя.

У Токто кружилась голова, и ему хотелось говорить без конца только о хорошем, помирить этих неразумных торговцев, внушить им, что дружба — это великое сокровище людское и ею надо дорожить.

— Ты умный человек, Токто, так, кажется, тебя зовут, — сказал длиннолицый торговец. — Мы не ссоримся, мы но можем ссориться, потому что вместе ездим. Мы одна компания, нам нечего делить. Эти шкурки, если будут у меня, будут сохраннее.