КонтрЭволюция
Шрифт:
А вслух спросил:
— Вы не обидитесь, если я задам вам личный вопрос? Как вы в ЦК попали? Мне просто любопытно. Я объективку читал, понял, что путь не стандартный — не через райкомы-обкомы… Я ведь и сам из системы Академии наук пришел…
— Случайность — как проявление необходимости. Товарищ Усманов избирался в Верховный Совет от Новосибирска, а я там трудился в университете. И как раз меня избрали секретарем парткома — избрали почти что силой, я сопротивлялся, как мог. Говорил им: поймите, не мое это, не мое. Я и в партию-то вступил после всяких сомнений и колебаний, куда мне в
Так вот, товарищ Усманов приехал и вечером, накануне выступления, попросил позвать секретаря парткома университета. Познакомились, поговорили о том о сем. Потом он показал текст речи, который ему в Москве, в аппарате, написали. Я прочитал. Он говорит: что думаешь? Только откровенно. Ну я думаю: откровенно, так откровенно. Казенно, говорю, и скучновато. Так перед академическими людьми выступать нельзя. Перепиши, говорит. Ну, я взял и переписал… Отличный текст, сказал товарищ Усманов. Но прочитал в итоге на встрече с избирателями не мой вариант, а тот, прежний, который я раскритиковал. Не мне вам объяснять, почему.
— Да уж, — сказал Фофанов. — Заменить без согласования с отделами — невозможно. А согласовывать, естественно, времени не было.
— Это я теперь понимаю, что несогласованный текст публично озвучивать нельзя, — сказал Буня. — А тогда был наивен, не видел высокой государственной мудрости такого подхода. Теперь вижу.
«Еще бы! — подумал про себя Фофанов, — не разглядел бы мудрости — в ЦК не работал бы!»
— А что было дальше? — спросил он вслух.
— Дальше я и думать об этом забыл. А через пару месяцев пришел вызов на собеседование в ЦК.
Помолчав, Фофанов спросил:
— Теперь, наверно, и сами иногда пишете так, как положено — скучновато?
— Разумеется! — весело отвечал Буня. — А как же иначе? Но все же, надеюсь, иногда удается — в рамках, конечно, строго в рамках — подпустить живинки.
«Живинки! Какое, однако, слово-то противное, — подумал Фофанов. — И с этой самой живинкой у нас как раз проблемы, не очень-то она подпускается».
Но спорить не стал. Буня как-то вдруг резко разонравился, хотя это было несправедливо. Чего он ждал? Революционера-диссидента перед собой увидеть или кого-то вроде Вережко? Сколько можно твердить самому себе: не надо очаровываться, не будет и разочарований.
Погуляв вокруг пруда, Фофанов с Буней пошли в главный корпус, в бар. Там было спокойно и пусто, только одна пожилая пара принимала гостей из мира простых смертных — наверно, дочку с зятем, удивляя их заморскими напитками и конфетами. Ну и бутербродами с черной икрой и осетриной горячего копчения потчевала — это уж само собой. Какой же номенклатурный буфет без этого…
При виде Фофанова компания тут же ретировалась. Они с Буней уселись за столик в углу, буфетчица суетилась вокруг… Фофанов заказал себе двойной виски со льдом, Буня от спиртного отказался, удовлетворился чаем на травах и куском диковинного немецкого торта.
За столиком он раскрыл папку, в которой
— Вы просили выяснить, что значит… Так вот, математики пожимают плечами, говорят, что это может значить все, что угодно. Описание какой-то малой вероятности какого-то события, например. И вообще, представляете, одно светило мне сказало: это, может быть, и не из математики вовсе.
Фофанов поперхнулся орешком, которым закусывал виски.
— Что? Как не из математики? Ну это уже слишком — выше моего разумения…
— Он говорит, это, возможно попытка математически выразить что-то совсем не математическое.
— Все равно не понимаю.
— Ну как бы вам объяснить? Представьте себе, например, свалку металлолома.
Фофанов насторожился, но виду не подал. Сказал:
— Ладно, представил.
— И вот, вообразите себе, что на свалку обрушился ужасный шторм. Даже, скажем так, смерч.
Фофанов почувствовал, что у него что-то холодеет внутри.
А Буня продолжал увлеченно:
— И вот этот смерч так перемешал обломки металла, что они сложились в самолет — в «Ил-62-М», например.
— Или в «Боинг-747», — тихо вымолвил Фофанов.
— Ну да! Да! Может быть, и в «Боинг». Так вот, какова вероятность того, что такое может случиться, как вы думаете?
Фофанову определенно было дурно.
— По-моему, ерунда какая-то, заумь, — пробормотал он хриплым, срывающимся голосом, таким, что он и сам его не узнавал. — Но знаете что? Если не возражаете, давайте пойдем ко мне в корпус, а то мне пора лекарство принимать. Заодно там и договорим спокойно. Хотя я… Нет, неважно, там я скажу, что об этом думаю.
Буня пожал плечами: дескать, как вам будет угодно. Членам Политбюро не отказывают. Но, кажется, слегка обиделся на «заумь». И от обиды в лице что-то появилось такое, странное. Может быть, все-таки рыбье.
4
Горничная в светлом переднике разливала английский чай «Липтон», а Фофанов ворчал себе под нос, что «Три слона» ничем не хуже. Зачем этот разврат, зачем драгоценную валюту тратить на ерунду?
Впрочем, в корпусе много такого было, инвалютного. Они с Буней сидели в гостиной фофановских апартаментов, обставленных финской мебелью. Сам Фофанов восседал в кресле с массивными ножками черного дерева, а Буня скромно притулился на кожаном стульчике с другой стороны мраморного журнального столика.
Когда горничная ушла, Фофанов принялся расспрашивать Буню о квантовой механике. Правда ли, что некоторые ученые в Америке заговорили вдруг о каком-то «наблюдателе», без которого, дескать, и вселенную представить себе невозможно? Не есть ли это проявление самого махрового идеализма, если не сказать — религиозного сознания? Кто же наблюдатель этот — бог, что ли?
— Да нет, нет, совсем не обязательно… это такая довольно абстрактная концепция … объяснить крайне сложно… И, кстати, впервые это понятие появилось чуть ли не в 20-е годы. Наши крепко врезали буржуазной науке за идеализм и поповщину, но, между нами говоря, с этим самым наблюдателем не все так просто…