Копейщики
Шрифт:
– Рой вот здесь у самых ног моих, и ты обрящешь любовь и покровительство Иисуса…- Бартоломео сдёрнул рясу с головы и больно схватил руку исповедника.
– Я видел копье, отче. Я видел железо. Через песок, под землёй. Оно было чёрным от крови.
Испуганные криками монаха, лежащие вокруг солдаты вскочили.
– Опять этот Пустынник за своё! Отче, отпусти ему грехи поскорее - и пусть идёт себе с миром куда подальше.
Но монах подумал, помолчал, взял Простака за руку и повёл к палаткам рыцарей.
– Следуй за мной, сын мой, расскажешь о своих видениях канонику графа Тулузского. Он известен своим терпением и святостью.
– Они подошли к стоящим на холме шатрам рыцарства, перешагивая через лежащих солдат, мешки, котлы,
Только через три дня священнику походной церкви графа удалось уговорить рыцарей выслушать сонный бред Бартоломео.
– Как тебя зовут, солдат?
– Один из влиятельных командиров крестоносцев Раймунд де Сен-Жиль, граф Тулузы, в белой сорочке, казавшейся бронзовой при свете факела, привязанного к алебарде, с усмешкой смотрел на Простака.
– Пётр, Ваша милость, - бывший монах стоял в тени, боясь подойти ближе к скорому на расправу графу.
– Пётр Бартоломео, - повторил он, подхватывая кожаный шлем, сбитый с его головы рукой какого-то слуги, проходящего мимо с вином для графа.
– Ну и где оно, это твоё копьё? – Граф взял бокал из рук оруженосца, понюхал вино и, сморщившись, отставил его в сторону.
– Оно не моё. Это железо - Иисусово, и лежит оно на тропе святости, - на лице больного бедняги выступили крупные капли пота.
– Говори толком, а не то прикажу слугам выпороть тебя плетьми, - граф закипал гневом.
Пётр уже сам был не рад своей смелости. Он не знал, что ответить графу, не покривив против истины видений. После минутного замешательства, когда рыцарь, теряя терпение, казалось, вот-вот прикажет вытолкать дурака взашей, он вспомнил, что самым ближайшим местом, где им предстояло соединиться с передовыми отрядами Боэмунда - князя Торентского - был городок Тиверия. О нём говорили вчера пехотные командиры Тулузы.
– По дороге в Иерусалим, в песке у стен Тиверии, сто локтей от Северных ворот, - выпалил он облегчённо.
Слова Петра озадачили графа. Раймунд де Сен-Жиль был истовым христианином и верил в святые реликвии. А Пустынник, заметив замешательство графа и осмелев, продолжал бормотать, погружаясь всё больше в свои фантазии.
– Только сказано мне: «Копать нужно ровно в полдень, помолясь Святому апостолу Петру». Ангелы, приходящие ко мне почти каждую ночь, напророчествовали, что копьё принесёт удачу христову воинству и поразит нечестивых ударами небесной молнии. Что Иерусалим падёт к ногам Вашей милости от звуков труб, зовущих рыцарей на приступ, как пал когда-то греховный языческий Иерихон. – Пётр всё больше входил в раж и проповедовал с подвыванием и дрожью в голосе.
К удивлению графа, вопреки постоянным грубым шуткам и насмешкам герцога Нормандского, скептическому веселью Готфрида Бульонского [52] , через месяц у ворот Тиверии, взятой без боя, после того, как солдаты перекопали целую гору песка, ржавый наконечник копья, похожий на вытянутый ромб простой нормандской пики, был найден.
Раймунд Сен-Жиль покачал головой, кинул несколько монет Простаку и, несмотря на скепсис и недоверие рыцарской знати, спрятал копьё в своём походном сундуке.
52
Готфрид IV Бульонский, также Годфруа де Бульон(фр. Godefroi de Bouillon, нидер.. Godfried van Bouillon) (ок. 1060, Булонь — 18 июля 1100, Иерусалим) — граф Бульонский (1076—1096), герцог Нижней Лотарингии (1087—1096), сын Евстахия II, графа Булонского и Иды, дочери Готфрида III Горбатого. Один из предводителей 1-го крестового похода 1096—1099 на Восток, после захвата Иерусалима был провозглашен правителем Иерусалимского королевства (с 1099). Отказавшись короноваться в городе, где Христос был коронован терновым венцом, Готфрид вместо королевского титула принял титул барона и «Защитника
Солдаты, хлопая Петра по плечу, шутили:
– Вот это нюх! Слушай, парень, может, ты щит и меч короля Артура найдёшь?
Но, к удивлению многих, после поражений, понесённых христианами в последнее время, турецкие крепости стали сдаваться одна за другой.
15 июля 1099 года после штурма объединёнными отрядами крестоносцев Иерусалим был взят христианами первый раз. К утру 16 июля после кровопролитной резни практически всё население Иерусалима - мусульмане, евреи, немногочисленные христиане - были перебиты во славу Иисуса Христа.
Граф Роже де Фуа и арьежский рыцарь Гильом Паутвен первыми ворвались в небольшую ротонду, зажатую между несколькими часовнями поменьше, лавками торговцев и тесными улочками с уходящими вниз каменными ступенями. Потные и грязные, испачканные кровью, разгорячённые штурмом и сопротивлением мусульманских копейщиков в Гефсиманских садах, они не сразу заметили Гроб Господень [53] . Граф де Фуа ошеломлённо смотрел на небольшую пещеру в каменной стене. С правой стороны в грязно-жёлтой породе было высечено ложе.
53
Гроб Господень - это типичная высеченная в природной скале еврейская гробница периода Второго Храма. Тело Христа было положено на каменное погребальное Ложе (200x80 см, высота от пола 60 см) ногами на восток (то есть ко входу), головой на запад, по еврейскому обычаю. Изначально вокруг Ложа существовала погребальная пещера, но она была разрушена вместе с храмом времён Константина Великого в 1009 году по приказу фатимидского халифа Аль-Хакима. Сохранились лишь само Ложе, часть стен пещеры (до 90 см высотой) и часть входа. Позднее на месте разрушенного Храма было сооружено несколько отдельно стоящих сооружений, напоминающих часовни. Роль главной церкви вокруг Гроба Господня была отведена ротонде Воскресения, сохранившейся лучше других. В середине XII века крестоносцы с размахом отстроили храм в величественном романском стиле (по его подобию позднее был построен собор Ново-Иерусалимского монастыря под Москвой).
– Неужели?
– Гильом рукавом кольчужной рубахи смёл с потрескавшейся и выщербленной известняковой плиты, кое-где прикрытой плитами мраморной облицовки, пыль и мелкие камни.
– Сюда!
– громко крикнул он. Эхо взлетело под сводами часовни и вспугнуло голубей в нише стены. Две птицы взлетели вверх, завораживая людей частым взмахом белых крыльев, почти прозрачных в свете солнца, струящегося сквозь узкие окна под куполом постройки.
– Тише, - благоговейно сказал де Фуа, подходя к гробнице и становясь на колени. Он снял шлем, отбросил его в сторону и припал грудью к холодному камню. Гильом, воткнув свой меч в землю, тяжело опустился рядом. Несколько мгновений прошло в полной тишине. За стенами часовни ещё кипел бой, но крики и звон мечей уже затихали, теряясь в узких улицах Иерусалима. Наконец граф встал и обвёл глазами стены и свод часовни.
– До сих пор не верю, что мы это сделали.
– Господь вёл нас всё это время, - ответил Гильом. Он поднялся, отошёл в угол и сел на низкую скамью, вытирая с лица пот. – Здесь в точности всё так, как описывали паломники. Только ведь лгали бенедиктинцы - часовня не разрушена сарацинами, и ложе успения Господа в целости и сохранности. Византийцы умели строить.
Граф обвёл глазами часовню. В небольшом помещении усыпальницы было достаточно светло, чтобы рассмотреть несколько фресок из жизни Иисуса, пустые без масла погасшие светильники, несколько тесных приделов.