Копейщики
Шрифт:
– Лухот а-брит [54] , - с трудом выдавил из себя иудей и, видя недоумение в глазах рыцаря, повторил уже шёпотом на латыни:
– Foederis, testamentum vetus et novum. Non evitabile aperio [55] .
Граф отпустил голову старика, и она с глухим стуком упала на камни. Иудей был мёртв.
– Что он сказал? – Паутвен пнул ногой тело мертвеца.
Роже де Фуа поднялся с земли и, зажав кувшин под мышкой, пошёл прочь.
54
(иврит - )– скрижали.
55
(латынь)
– Что он сказал?
– догоняя графа, крикнул Гильом.
– Тише, - сказал граф, поднимая предостерегающе руку и оглядываясь.
– Если верить старику, то это, - Роже похлопал по меди, – какая-то иудейская святыня. Ты не удивился, когда он рванул вниз по улице? Для них – большое святотатство и оскорбление, если иноверец прикоснулся к священному предмету. И ещё, он сказал – «не открывать». Ты бы видел ужас, который полыхнул в его умирающих глазах. Но почему этот сосуд водоносов иудеи замуровали в гробнице Иисуса? – Граф задумчиво посмотрел в сторону оставленной ими часовни.
– Интересно, а зачем ты его так кинжалом? Что мы, не догнали бы старика?
– Да ладно тебе жалеть какого-то иудея! Вон их сколько легло сегодня под нашими мечами! А потом, мёртвое тело – всего лишь плоть. А плоть – порождение дьявола, сосуд греха и нечестивых мыслей. Забыл, чему учили нас с детства альбигойские апостолы [56] ?
– Послушай! Ну и каша у тебя в голове. Вспомни Нагорную проповедь Христа. «Не убий» - говорил он. А ты сегодня орудовал мечом направо и налево. Ты видел, чтобы я хоть кого-то проткнул своим? Выбить из седла – это милое дело. Оглушить ударом плашмя - пожалуйста. В конце концов, увечье – не смерть, и на мне нет греха убийства. – Роже с осуждением смотрел на Паутвена.
56
Несмотря на то, что слово «катары», по сути, было пренебрежительной кличкой, оно надолго закрепилось в качестве основного названия, наряду с «альбигойцами». Кроме этих двух, в адрес катаров в разных местностях употреблялись также названия «манихейцы», «оригенисты», «фифлы», «публикане», «ткачи», «болгары» (фр. bougres), «патарены». Сами же катары себя так никогда не называли. Для самоидентификации они предпочитали использовать выражения «христиане», «АПОСТОЛЫ» или «христополитане» (граждане Христовы), а верующие называли их «ДОБРЫЕ ЛЮДИ» «добрые мужчины» и «добрые женщины», или же «добрые христиане» «истинные христиане» (лат. veri christiani). Катары претендовали на то, что именно они являются единственной и аутентичной христианской Церковью, а римская Церковь — отклонением от учения Христа. С самого начала катарские проповедники критиковали Римскую церковь за её чрезмерно мирской характер. Многочисленные пороки католического клира, стремление папства к богатству и политической власти, отступление религиозной практики от евангельских идеалов «апостольской бедности» являлись для них свидетельством приверженности католицизма «князю мира сего», т. е. дьяволу.
Но Гильом возразил:
– Хотел бы я на тебя посмотреть, если бы над твоей головой один из турок занёс свой меч для смертельного удара. Агарянин, как миленький, рубанул бы сплеча - и не стало бы графа Роже! Игры в христовы добродетели не доведут тебя до добра. Скорей, до гроба. Скажи спасибо, что я прикрываю твою спину.
Граф с упрёком посмотрел на Паутвена, потом рассмеялся, быстро протянул руку и грубовато толкнул барона в плечо:
– Ладно, мой друг. Хватит ворчать.
Гильом резко вскинул голову, приводя в порядок свой шлем. Забрало, щёлкнув заклёпками, подскочило вверх. Рыцарь рукой закрепил доспех основательней и хитро
– Вернёмся к нашей добыче. Всё-таки интересно узнать, что там внутри?
Де Фуа вместо ответа поднял кувшин и потряс им возле своего уха.
– Там что-то плещется, - тихо сказал он и ещё раз встряхнул сосуд.
– А может, там вино? – барон облизнул губы.
– Скажешь тоже - вино. Вино давно бы прокисло. Иудей сказал «не открывать» и ещё что-то про какой-то ковчег.
Роже задумался, отирая пот со лба. Он обвёл глазами улицу, на которой совсем недавно шёл бой, потом перевёл взгляд наверх к холму. Возле базилики Воскресения собиралась толпа из рыцарей, лучников, и монахов. Лицо графа внезапно просветлело, и он вскрикнул:
– Будь я проклят, если у нас в руках не кровь Христова! Это же…
Роже испугался собственного крика и заткнул рот своим же кулаком. Паутвен споткнулся на ровном месте. Рыцари смотрели в лицо друг другу, переваривая догадку и не обращая внимания на вопли, ещё взлетавшие эхом над старыми улочками поверженного Иерусалима. После минутного молчания граф, положив руку на плечо друга, сказал:
– Поклянись хранить молчание. Если мы сейчас скажем об этом кому-нибудь из вождей крестоносцев, у нас отберут святыню, обвинив во всех смертных грехах. И ещё неизвестно, останемся ли мы в живых после интриг и резни между командирами за обладание реликвией. Франки, германские бароны, норманнские герцоги и короли карликовых земель глотку друг другу перегрызут за этот кувшин.
– Ты прав, - Гильом Паутвен наморщил лоб. – И что же нам теперь делать?
– Прежде всего - сохраним тайну и увезём в Лангедок эту святыню. Видно, так было угодно Господу, что только «добрым людям» открылась кровь Христова. Если наше учение и вера возьмут верх, то не крест будет символом христианства, а этот сосуд. А пока – помни: никому ни звука. Мы едем домой.
Глава 2
Амир
1118 год
Всё имеет своё начало. Даже воля Аллаха, рождённая в абсолютной пустоте сонного до поры и времени разума. Даже время, толкнувшее маятник мгновенных пробуждений и желаний. Даже желание проявить эту волю и подарить яркий ток звёзд для бесконечной темноты Вселенной. Даже слово, снизошедшее по Его желанию, словно свет в сознание пророка Мухаммеда.
Что уж говорить об озарении, посетившем испуганного юношу по имени Амир, когда два года назад крестоносцы в дне пути от Аскалона настигли арабский караван, идущий в Египет, и в отместку за умерщвление нескольких паломников-христиан всадниками пустыни перебили почти всех, кто попал под горячую руку.
Отец, раненый в спину метким выстрелом лучника, истекал кровью на руках у Амира. Рыцарь-христианин с крестом из красной бархатной ткани на кожаной рубашке хотел добить раненого, но Амир, выучивший латынь за время пребывания неверных на земле Палестины, упросил пощадить отца. Взамен юноша пообещал рыцарю отдать все ценности семьи.
– Что ты можешь мне дать мальчик? Всё, что мне нужно, я беру вот этим мечом, - крестоносец выдвинул из ножен тяжёлый, в ещё не остывших пятнах крови клинок.
– Господин! Это – единственная вещь, которую не взять силой. Это – дар провидения, который даётся в руки только милостью судьбы или по воле Аллаха. Это лезвие когда-то была орошено кровью пророка Исы, а потом перешло к моему предку из рода Зайд. Клянусь пророком Мухаммедом, покровителем и учителем моего прадеда!
– О чём ты говоришь, жалкий оборванец?
В глазах крестоносца разгорался плохо скрываемый интерес. Он уже догадался, о чём идёт речь, но не подавал вида. Подъехавший ближе всадник с двуручным мечом за спиной засмеялся: