Копи царицы Савской
Шрифт:
«У нее был роман с моим братом! – напомнила Алина. – После его смерти она быстро утешилась. У этой циничной красотки камень вместо сердца. Ей никого не жаль!»
«Вот как...»
«Не удивляйся моим словам. У нас с Глорией старые счеты...»
«Главное – оформить сделку, пока никто из сельчан не поделился с ней слухами о плохой репутации дома...» – заметил Берестов.
«Не волнуйся. Глория не станет их слушать. Она никогда никого не слушает!»
Алина метала молнии. Ее щеки покраснели, зрачки сверкали, как у разъяренной львицы.
«Такую
Алина поняла, что подошла к опасной грани, и усмирила свои эмоции. Не хватало, чтобы жених догадался о ее безответной любви к Анатолию. Отвергнутые чувства делают женщину ущербной.
После разговора со Стасом ее мысли потекли в привычном направлении. Глория не зря покупает домик в Прокудинке... она преследует какую-то цель. Она всегда была себе на уме! Эта дамочка, меркантильная до мозга костей, ни рубля не подарит. С чего бы ей раскошеливаться на деревянную халупку?
– Боже мой! Письмо... – пробормотала Алина. – Глория намекала на письмо, якобы полученное от Паши... Ради чего она пошла на столь чудовищную ложь?
Смерть Зебровича погрузила Алину в тоску, которую она вынуждена была тщательно скрывать, в первую очередь от жениха. Бешеное самолюбие и желание доказать всем, что она не хуже этой задаваки Глории, затмили ее рассудок. Оплакивая возлюбленного, Алина готовилась вступить в брак с Берестовым. Не важно, что ему почти пятьдесят. Он хорошо сохранился, выглядит максимум на сорок пять и богат к тому же. Борьба страстей изматывала ее, толкала на глупости и заставляла допускать ошибки. Разве не ошибкой было назначить встречу Глории? Но Алина собиралась высказать бывшей пассии покойного брата все, что накопилось за долгие пять лет горького изнеможения, ревности и ночных слез...
– Иначе я не смогу обрести счастье, – исступленно шептала Алина, поджидая соперницу. – Я должна освободиться от этих пут... должна сбросить этот ужасный груз! Пусть теперь она, которая увела у меня Анатолия, несет всю тяжесть вины.
Она не простила Глорию даже после того, как Зебровича не стало. Ведь Алина не могла называть себя вдовой, не могла носить траур по нему! Вместо этого она называла себя невестой и подбирала белое платье... Глория отняла у нее все: не только возможность быть счастливой, но и открыто выражать свою скорбь. Существует ли что-либо мучительнее?
Она с трудом успокоилась, похвалив себя за то, что пришла в сквер на полчаса раньше, достала из сумочки пудреницу и привела лицо в порядок. Весна не тешила ее. Наоборот, благоуханное цветение природы напоминало Алине о том, что в душе ее царит зима. Холод, ветер, колючий снег...
Она нервно прохаживалась по скверу, выглядывая, не идет ли Глория. Наконец-то!.. В солнечной дымке показалась стройная фигура в черном. Вдова шагала раскованно, как на подиуме... словно демонстрируя безупречный стиль траурного
Дамы обменялись сухими приветствиями. В аллее, в нескольких метрах позади Глории, маячил ее охранник.
– Боишься меня? – фыркнула Алина.
– Просто так положено...
– Ну да, ну да! Ты же теперь богатая наследница!
Глория поправила шелковый шарф и кашлянула. Алина была инициатором встречи, ей и начинать разговор.
– Покупаешь у нас дом? В память о Паше?
– Пока думаю.
– Денег жалко? – Лицо Алины исказила кривая усмешка. – Может, тебе даром отдать?
Глория проигнорировала ее колкость. Она не намеревалась вступать в перепалку.
– У вас там погреб был... или вы сами рыли?
– Погреб? Конечно, был! В деревне без погреба никак. Кстати, брат сам углублял... а Толик ему помогал. Тогда они еще были не разлей вода. Хотя ты и стояла между ними.
– Побойся бога! Тебя послушать, так все беды из-за меня!
Алина, продолжая криво усмехаться, смерила ее уничтожающим взглядом.
– Ты говорила о письме от Павла... Это правда? Можешь его показать?
– Повторяю, нет... Оно исчезло.
– А почерк... Ты узнала его почерк?
– Текст был напечатан... Вероятно, на принтере.
– Что за текст? Что он тебе мог написать? Господи... – Алина провела рукой по лбу. – Бред какой-то...
Ее глаза были красными и припухшими, макияж серьезно пострадал и являл собой жалкое зрелище. Глория старалась не показывать своего волнения. Обе предусмотрительно надели темные очки.
– Паша пригласил меня... на свидание... в Прокудинке...
– На свидание?
– Да... я поехала, однако...
– Его там не оказалось? – нетерпеливо спросила Алина. – Еще бы! По-моему, ты перегибаешь палку. Придумала ахинею, в которую поверит только псих!
– Зачем мне придумывать?
– Разве тебя поймешь? Ты же у нас вся из себя загадочная! У тебя вообще-то есть совесть? Или ты из породы непробиваемых?
– Ты за этим меня позвала? – не выдержала Глория. – Чтобы оскорблять?
– Я ничего оскорбительного еще не сказала... Хотя ты заслуживаешь! Из-за тебя погиб мой брат... а теперь ты мужа на тот свет спровадила... и ходишь как ни в чем не бывало, живешь, дышишь... сексом небось занимаешься... со своим охранником. Вон он, как верный пес, глаз с тебя не спускает!
– Замолчи...
– А ты мне рот не затыкай! Ты кто такая?!
Глория могла бы повернуться и уйти, но отчего-то медлила. Она могла вообще отказаться от этой встречи... но отчего-то пришла. Она поймала себя на том, что ждет от Алины каких-то важных слов, которые та непременно произнесет... вот сейчас, сию минуту...
– Они не могли тебя поделить! – с отчаянием в голосе выпалила Алина. – Тогда, пять лет назад... той зимой, они поругались из-за тебя! Пашка не знал, что я дома... и привел к нам Толика. Они оба были на взводе, кричали друг на друга. Я думала, они подерутся... но до этого не дошло.