Копья летящего тень. Антология
Шрифт:
— Мне тоже так кажется, — сказала я. — Иначе бы она ответила на мои сигналы…
Сказав это, я поняла, что сболтнула лишнее. Еще Лембит Лехт предупреждал нас с Лилиан, чтобы мы держали в секрете наш необычный способ связи и ни в коем случае не обменивались мыслями с посторонними. «Стукачи и так слишком много знают», — резонно утверждал он.
Бросив на меня красноречивый взгляд, Себастьян загадочно улыбнулся.
— …поэтому я полагаю, что нам нужно немедленно отправиться туда!
— Куда? — полюбопытствовал Себастьян.
— В Киммерию.
Он воспринял
— Давай сначала позавтракаем, — предложил он.
Желтый шафрановый рис, переперченная курица, злодейская аджика.
— Нам понадобится носильщик, — деловито сказала я, косясь на спящего за перегородкой Венсана.
— Носильщик? — удивился Себастьян. — Может быть, ты собираешься взять с собой чемоданы?
Он выразительно посмотрел на мою походную сумку.
— Вот именно, — сказала я и уточнила: — Один чемодан. Но самый большой!
Подсыпав в рис еще красного перца, Себастьян с интересом спросил:
— Что ты хочешь везти в этом чемодане?
— В этом чемодане поедешь ты.
— ???
— Да. Поэтому нам и понадобится носильщик. Ведь не мне же тащить тебя!
Себастьян рассмеялся, сверкая безупречно–жемчужными зубами.
— Ты нравишься мне все больше и больше, девушка, — погасив на лице улыбку, серьезно сказал он. — А теперь скажи, почему я должен залезть в чемодан?
Я тоже придала своему лицу серьезное выражение. Вопрос был принципиальным: сможет ли йог, находясь в состоянии транса, просидеть более суток в тесном чемодане?
— У тебя нет визы, — сухо ответила я, понимая, что Себастьян не испытывает ни малейшего желания ввязываться в эту авантюру.
— И кто же будет… носильщиком? — исподлобья взглянув на меня, спросил он.
Я сделала вид, будто обдумываю что–то, хотя решение было уже принято мной. Конечно же, Дэвид Бэст! Что стоит англичанину, с его ростом и мускулатурой, прокатить на себе хрупкого, субтильного индийца?
Себастьян захохотал, разбудив при этом Венсана.
— Тебе осталось только уговорить его! Уговорить англичанина Дэвида Бэста стать рикшей!
«Ну, вот, — с удовлетворением подумала я, — индиец попался на шовинистический крючок!»
Но я тут же пресекла эту мысль, опасаясь, что йог может перехватить ее.
Через пять минут я сидела в комнате Дэвида.
***
— Ехать? — удивленно говорит Дэвид, намазывая булку мармитом, от одного вида которого мне становится не по себе. Однажды, в присутствии других англичан, я решила попробовать эту штуку, которую все так расхваливали и которую я, в силу своей советской наивности, приняла за повидло. Взяв кусок хлеба, я намазала на него такой толстый слой этой дряни, что у англичан аж дух перехватило. И когда я поднесла этот бутерброд ко рту, все уставились на меня так, будто сейчас, у них на глазах, я собиралась откусить голову у гремучей змеи. Воцарилась гробовая тишина, и это навело меня на подозрения. Однако рот мой был уже открыт, и мне ничего не оставалось, как откусить кусок.
Боже мой! Если бы я знала! В тот момент, когда мой язык прикоснулся к этому самому мармиту, я отдала бы все на свете,
Англичане смотрели на меня во все глаза. Их, разумеется, интересовало, что будет дальше. Я тоже смотрела на них, возможно, вытаращив глаза чуть больше обычного. Меня чуть не стошнило прямо на стол. Но какие–то остатки советского патриотизма подсказывали мне, что нужно выдержать это испытание перед лицом капиталистического мира. И я принялась жевать! Жевать черный хлеб с мармитом!
Ни один генсек никогда не удостаивался таких одобрительно–сочувственных вздохов. И я, вдохновленная всеобщей моральной поддержкой, проглотила то, что было у меня во рту.
Меня поздравляли, мне пожимали руки, мною восторгались! Никто не ожидал встретить такой патриотизм в занюханном Воронеже. И я, желая увековечить свой несравненный международный успех, небрежным, но преисполненным достоинства жестом попросила сделать мне еще один такой же бутерброд.
И вот теперь, будучи уверенным в моей слабости к мармиту, Дэвид Бэст густо намазывал на булку эту дрянь — специально для меня!
— Ведь тебя никто не примет за иностранца, — уверенно произнесла я. — В крайнем случае, скажешь, что ты из Прибалтики… Другое дело, Себастьян…
— Но зачем тебе нужен Себастьян?
— Без него мы не найдем Лилиан.
Дэвид задумался. У меня не было никаких сомнений в том, что ему хочется посмотреть Крым, увидеть эту самую Киммерию… Но в то же время запас его авантюризма был не столь велик, как у меня. И я решила, в качестве исключения, использовать запрещенный прием, против которого меня предупреждал Лембит Лехт. Посмотрев в глаза Дэвиду, я мысленно приказа нему: «Ехать, ехать, ехать…» И когда концентрация моей мысли ослабла, я с усмешкой добавила:
— А в деканате скажешь потом Виктору Лазаревичу Коробову, что беспробудно пьянствовал со своими русскими друзьями в поселке Тенистый, откуда не так–то легко выбраться…
Всеми уважаемая и почитаемая психушка в Тенистом! Как там теперь без меня?!
Дэвид улыбнулся, налил в граненые стаканы крепкий кофе. «Значит, то письмо, которое я получил в больнице от Лилиан, было… приглашением с ее стороны? — подумал он. — Значит, она действительно хотела встретиться там со мной? Через месяц я уеду домой, так что маленькие неприятности в деканате уже не имеют никакого значения…»
— Ладно, — с веселой решимостью сказал Дэвид, — когда мы едем?
Я была в восторге. Проворно съев булку с мармитом, я помогла Дэвиду освободить самый большой его чемодан, после чего мы вместе спустились к Себастьяну. Его комната была на первом этаже и мы, пользуясь кратковременным отсутствием Венсана, вылезли втроем в окно.
Около десяти утра мы с Дэвидом Бэстом, несущим тяжелый чемодан, благополучно ввалились в купе скорого поезда Свердловск — Симферополь. Проводникам не пришло даже в голову содрать с нас за незаконный провоз в чемодане спящего индийского йога.