Копья летящего тень. Антология
Шрифт:
Камера пыток с красной ковровой дорожкой.
— Ну? — властно произнес Виктор Лазаревич, глядя на Лилиан сверху вниз. — Как насчет твоей доброй воли?
Лилиан презрительно плюнула на ковер.
Виктор Лазаревич нахмурился. На его гладко выбритом, сытом лице пролегли складки недовольства, маленький рот брезгливо сжался. Перебирая лежащие на столе бумаги, он бросил на Лилиан осуждающий взгляд и с угрозой в голосе произнес:
— Ты лезешь на рожон, Лехт! Не советую тебе этого делать.
Лилиан снова плюнула на ковер.
И тут он нажал кнопку. Обыкновенную,
Это был большой металлический крюк, на какие обычно подвешивают разделанные туши, И острый, загнутый вверх конец этого крюка был всажен в горло еще живой жертвы. На крюке висела, истекая кровью, совсем еще молодая, обнаженная женщина. Светлые, спутанные волосы, беспомощно болтавшиеся над ковровой дорожкой маленькие ступни, вытаращенные от боли и ужаса глаза…
На лице Виктора Лазаревича появилась скучающая улыбка. Опустившись еще немного, страшный крюк замер, и жертва висела теперь, не касаясь пола, перед самым столом. Из горла умирающей вырывалось сдавленное бульканье
— Ну? — уверенным, хорошо поставленным голосом начальника сказал Виктор Лазаревич Коробов, и Лилиан поняла, что именно этот голос слышала в самый первый момент, когда дверь замка захлопнулась у нее за спиной. Голос преследующей ее реальности! — Ты готова сделать это добровольно, Лилиан Лехт?
Страшный крюк угрожающе покачивался перед ней.
Но тут что–то произошло. Какое–то движение около двери, мяукающий, душераздирающий крик… Дверь открылась, и Лилиан услышала внутри себя тревожный голос: «Беги, Лилиан!..» Она успела только заметить выражение крайнего испуга на лице своего мучителя. Попятившись назад, он натолкнулся на стол, бумаги слетели на пол, в лужу крови…
Оказавшись за дверью, Лилиан снова побежала по темному, глухому коридору. И снова она слышала визги и хохот преследователей — они становились все ближе и ближе… Будет ли этому конец? Каменный туннель, страх, неизвестность…
Какой–то проем в стене, слабый, желтоватый свет. Свернуть туда? Ведь должен же здесь быть какой–то выход!
В проеме было гораздо теплее, чем в мрачном, темном коридоре. И это обнадежило Лилиан. Может быть, где–то впереди был солнечный свет? Она не сразу заметила, что проем… смыкается у нее за спиной, словно кусок шланга, на который наступают ногой…
Пути назад не было! Проход постепенно сужался, воздух становился все более и более теплым. Лилиан сняла свитер, она просто обливалась потом. Не решаясь оглядываться назад, она шла и шла, нагибаясь все ниже и ниже, пока наконец ей не пришлось сесть на корточки. Узкое пространство впереди нее дрожало от зноя, дышать было почти невозможно. С трудом добравшись до очередного поворота, Лилиан увидела огонь… Да, впереди пылало яркое пламя, и ей предстояло двигаться прямо туда! Проем стал настолько узким и низким, что Лилиан пришлось лечь на горячий каменный пол. И она с шумом
Может быть, сгореть было еще хуже, чем умереть под каменным прессом?
— Тебе жарко, Лилиан? — услышала она хорошо знакомый, змеино–вкрадчивый женский голос. — Ты хочешь пить? Ха–ха–ха!!!
Ровный, без тени человеческого чувства голос Галины Борисовны Мариновой! Она была где–то рядом, где–то здесь, она наслаждалась мучениями Лилиан.
— Подползи поближе к огню, поближе… — не унимался издевательски–бесчувственный голос. — Ведь тебе ничего другого не остается!
Внезапно голос пропал, заглушенный душераздирающим мяукающим воплем. И, уже теряя сознание, Лилиан почувствовала на своем затылке крепкие звериные зубы… «Вот и все…» — успела подумать она и провалилась в тишину.
Но какая–то бодрствующая часть ее сознания зафиксировала, что крепкие звериные челюсти взяли ее затылок осторожно, даже не поцарапав кожи, и потащили ее по вновь открывшемуся проходу обратно.
Лилиан пришла в себя оттого, что кто–то тыкался в ее лицо, то с одной, то с другой стороны, касаясь щек, глаз, губ, носа… Кто–то вылизывал ее! Язык был большим, теплым, шершавым. Лежа на каменном полу в полутемном коридоре, Лилиан открыла глаза и увидела над собой большую, рыжую, пушистую кошку с кисточками на стоящих торчком ушах и со светлыми бакенбардами.
Рысь! Хищные, бронзово–желтые глаза с вертикальными щелками зрачков, страшные, загнутые вовнутрь клыки… И эта огромная кошка, жмурясь и урча от удовольствия, зализывала раны и царапины Лилиан!
Издевательских голосов больше не было слышно, и при малейшем шорохе рысь скалила зубы и угрожающе рычала.
«Наверное, я ее добыча…» — подумала Лилиан, снова закрывая глаза. Ей страшно хотелось пить.
«Я могу принести тебе одну каплю… — услышала она в самой себе голос — …одну–единственную каплю…»
Резко прыгнув в сторону, рысь скрылась в темноте, но вскоре опять появилась, осторожно неся в зубах узкий, продолговатый предмет. Она держала его в зубах до тех пор, пока Лилиан не взяла его. Рог! Старинный, приспособленный для питья рог. И на самом его дне была капля какой–то влаги. Лилиан поднесла рог ко рту, капля жидкости попала ей на язык и… Ее обожгло! Нет, это была какая–то ни с чем не сравнимая свежесть… Мысли Лилиан мгновенно прояснились, дыхание стало свободным и мощным, она почувствовала во всем теле упругость, жажду движения.
«Что это было?» — подумала она, садясь на каменный пол.
«Мед Поэзии… — ответил ей внутренний голос. — За последние пятьдесят лет Бегущей По Волнам удалось собрать одну–единственную каплю…»
Рысь сидела рядом, высунув кончик розового языка. Лилиан показалось, что она улыбается.
«Эти помешанные на материализме людишки, время от времени проникающие сюда, очень боятся меня… — продолжал внутренний голос, — но я не могу уследить сразу за всеми, при всей моей сноровке и подвижности…»