Копья летящего тень. Антология
Шрифт:
Как ей выбраться из этой тьмы, из этой неизвестности? Оставаться на месте и чего–то ждать или пытаться двигаться наощупь, наугад? Ее боковое зрение снова уловило какое–то молниеносное перемещение. Что–то толкнуло Лилиан сбоку и пронеслось над самым ее ухом.
Она была здесь не одна!
Ее предельно напряженный слух вылавливал из тишины какие–то слабые шорохи, отдаленно напоминавшие шепот. Она чувствовала, что чьи–то глаза — множество глаз! — наблюдают за ней из темноты.
Лилиан шагнула вперед, наугад, чтобы хоть как–то превозмочь охватившее ее оцепенение.
Парализующий волю страх мгновенно сменился у Лилиан яростью. Кто бы там ни прятался в этой омерзительной, могильной темноте, она не позволит, чтобы ей подставляли подножки!
— Прочь с дороги! — крикнула она так, что со сводчатого потолка ей на голову посыпалась пыль.
Ее слова утонули в злодейском хохоте.
Она была окружена со всех сторон. Она была в смертельной опасности!
Булькающий, хрюкающий хохот отражался ужасающим эхом от каменных стен, звенел у Лилиан в ушах. И самодовольно–властный, уверенный, хорошо поставленный голос прогромыхал над самым ее ухом:
— Ты хотела убежать? Убежать от реальности? Хотела убежать от меня? Убежать от победоносной, всепроникающей реальности? Ха–ха–ха!!!
И со всех сторон, словно какой–то жуткий рефрен, послышались мужские и женские, низкие и высокие, хриплые и звонкие голоса:
— Она хотела убежать от реальности! От реальности!
Лилиан прижала к ушам ладони. Как она ненавидела эти враждебные — и такие знакомые ей! — голоса! И она ощущала в себе только немоту, только бессилие. И где–то в непостижимой, почти не подвластной воображению дали она различала еле слышный вздох сожаления.
Она совершила ошибку…
— …убежать от реальности… от реальности… от реальности… — с угрожающей настойчивостью повторяли вокруг нее злобные голоса.
Лилиан ощущала чьи–то беглые, ощупывающие прикосновения. Кто–то дышал ей в затылок, дергал за рукава свитера…
— Прочь! — снова крикнула Лилиан, наотмашь, наугад ударив кулаком во что–то рыхлое, холодное, бесформенное. — Вот тебе, реальность, получай! Ты не смеешь преследовать меня в обители поэта! Твое место за каменными стенами! Прочь, потусторонняя нечисть!
И снова она услышала дикий, визгливый, зловещий хохот. Что–то острое впилось Лилиан в ногу, в плечо, в шею. Тронув рукой больное место, она нащупала глубоко всаженный в кожу шип. Ее кололи со всех сторон! Ей не давали ступить ни шагу! Один из шипов чуть не впился ей в глаз, и она в страхе отшатнулась, закрыв ладонями лицо. По щеке теплой струйкой стекала кровь. Позволить растерзать себя просто так, стоя на месте? Нет, ее смерть — а Лилиан была совершенно уверена в том, что погибнет — дорого будет им стоить!
Им — это кому? Лилиан не знала, что представляют собой эти злобные, бесформенные чудовища. Реальность? Да, реальность была многоликой!
Рывком оттолкнув от себя холодные, жуткие щупальца и невзирая на боль от многочисленных, всаженных в кожу шипов, Лилиан побежала — в темный проход, контуры которого слабо вырисовывались в глубине сводчатого склепа.
Она
Спасение?..
Лежа на полу и едва переведя дух от изнурительного бега, Лилиан заметила возле себя… ковровую дорожку! Обычную, заурядную, красную с зеленой каемкой ковровую дорожку, какие лежали обычно на полу в кабинетах начальников. Приподняв голову, Лилиан осмотрелась по сторонам.
Комната была ярко освещена, но свет падал не из окон, а от висящей под самым потолком лампочки. Лилиан невольно прищурилась: ни абажура, ни плафона — просто висящая на куске провода лампочка. Обстановка комнаты ограничивалась одним–единственным столом — громоздким, двухтумбовым канцелярским столом. И за этим столом сидел, со скучающим и даже сочувственным видом глядя на Лилиан, Виктор Лазаревич Коробов!
Этого Лилиан никак не ожидала. Встретить Коробова в обители поэта? Не вставая, она попятилась, поползла к двери, не зная, куда ей скрыться от его скучающего — и в то же время пристального, пристрастного — взгляда.
— Ну вот, Лилиан Лехт, — сонным, ничего не выражающим голосом произнес Виктор Лазаревич. — Вот ты и пришла ко мне! Сама!
На его сытом, ухоженном лице появилось что–то вроде улыбки, от которой у Лилиан по спине поползли мурашки.
— Ты ведь знаешь, я человек интеллигентный, — все так же сонно продолжал Виктор Лазаревич, — я предпочитаю, чтобы все было добровольно, по велению души, так сказать…
Он опять усмехнулся. Лилиан села, прислонившись спиной к каменной стене. Что он хотел от нее?
— У тебя ведь тонкая душа, Лилиан, — вкрадчиво продолжал он, — впечатлительная, не так ли?
Лилиан невольно сжала кулаки. Куда бы он там ни клонил, она так просто не клюнет на его уловки!
— Разденься, Лилиан, — все так же бесстрастно, почти равнодушно, продолжал он. — Разденься и подойди сюда, ко мне!
Продолжая сидеть на полу, обхватив руками колени, Лилиан исподлобья смотрела на него.
— Я не знала, что твой кабинет переместился сюда, — язвительно произнесла она, не меняя позы. — А те, что гнались за мной по коридору, надо полагать, твои подчиненные — стукачи, активисты и прочая мразь?
— Не надо грубить, Лилиан, — устало произнес Виктор Лазаревич, — это не в твою пользу. Встань, разденься и подойди ко мне!
Ослепительно яркий, бьющий в глаза свет, голые стены, каменный пол, наглухо закрытая дверь. Этот омерзительный свет наверняка горел здесь круглые сутки, день за днем, годами… Наверняка в этом так называемом кабинете происходило что–то ужасное.