Коридоры кончаются стенкой
Шрифт:
— Такие взлеты достойны подражания, — любовно глядя на обласканного выдвиженца, заявил Малкин, представляя его личному составу, — теперь главное — избежать головокружения от успехов. Закружится голова — потеряешь равновесие, упадешь и больше не встанешь.
Это было предупреждение, призыв помнить, что Шашкин со всеми орденами, званиями и должностями не сам по себе, что творец его он — Малкин.
Шашкин это понял:
— Не упаду, Иван Павлович! Я цепкий!
Сербинов оказался не единственным, кто напомнил Малкину о февральских событиях. Удостоил его своим вниманием и заместитель наркомвнудела товарищ Берия.
— Ты что за побоище устроил грекам в Сочи? Посол Греции забросал правительство ходатайствами
— Побоища не было, товарищ комиссар. Маленько почистили местность, прилегающую к автотрассе, чтобы обеспечить безопасность товарища Сталина…
— Только и всего? — в голосе Берия прозвучало разочарование. — И из-за этого столько шума? Я-то думал, что вы поработали как следует.
— Мы поработали как следует, товарищ комиссар!
— Ну, ладно, оставь их пока в покое. Впрочем, если обстоятельства вынудят…
— Понял, товарищ комиссар!
Малкин долго думал над тем, что значил для него в действительности этот неожиданный звонок. Ни до чего не додумавшись, успокоился: мало ли что взбредет в голову руководителю такого масштаба.
Ершов привез из Москвы свежие сплетни: в НКВД готовится переворот. Ежов неофициально отстранен от наркомвнуделовских дел, хозяйничает в органах Берия. Берия громогласно заявил, что в органах засели преступники, что в лагерях сидят миллионы невиновных людей и пришло время навсегда покончить с ежовщиной. Берия настаивает на проверке деятельности НКВД, изъятии и аресте тех, кто преступно обезглавил многие партийные организации и крупные производства страны. И последнее: по настоянию Берия, Сталин создал Комиссию ЦК ВКП(б) в составе Молотова, Маленкова, Вышинского и Берия, которая уже провела ревизию расстрельных дел и намеревается провести тотальную проверку обоснованности содержания под стражей в подразделениях НКВД всей страны. Сплетни по сути своей совпадали с той информацией, которой располагал Малкин. Поэтому он решил не испытывать судьбу и бросил на реализацию «троечных» дел весь наличный оперативно-следственный состав Управления, четко определив для каждого объем работы и жесткие сроки ее исполнения. Заработала под его председательством «тройка», загремели выстрелы в расстрельных подвалах тюрем Краснодара, Майкопа, Армавира и Новороссийска, на огороженных глухими заборами пустырях. Чекистские залпы салютовали годовщине большевистского переворота, вошедшего в историю как Великая Октябрьская социалистическая революция. Только первого ноября Малкиным со товарищи было вынесено и приведено в исполнение более шестисот смертных приговоров.
— Что ни говори, — делился Малкин впечатлениями с Сербиновым и Ершовым, а внесудебные органы для наведения порядка в стране великолепная вещь, я бы сказал — незаменимая вещь!
— В жалобах в ЦК, да и в крайком тоже, многие коммунисты называют массовые репрессии произволом властей, — осторожно произнес Ершов. — Товарищи не понимают.
— Плохо работаете с товарищами, — жестко произнес Малкин. — Давно пора внушить: массовые репрессии не произвол, а продолжение революции. Чего ухмыляешься? — прикрикнул он на Сербинова. — Так и есть. И мое мнение, между прочим, разделяет выдающийся партийный и государственный деятель современности председатель Совета Народных Комиссаров товарищ Молотов. Вот так!
— Интересно, интересно, — заулыбался Ершов. — Где это и при каких обстоятельствах он услышал твое мнение?
— Не знаю, — не понял шутки Малкин. — Во всяком случае, подобные мысли он высказывал тоже.
Руководитель московской бригады, прибывшей к Малкину с проверкой на заключительном этапе «троечной» бойни, подтвердил сказанное Ершовым.
— Для того и приехали, чтобы наковырять у тебя жареных фактиков, — сказал он весело. — Но ты не боись: для тебя я создам щадящий режим.
— И сколько ж тебе за это выдать фактиков? — серьезно спросил Малкин. — Пять,
— Сдашь двух-трех нерадивых. Жалко, что ли?
— Жалко. Но делать нечего. Не дам — меня слопаешь.
— Э-эх, Ваня, Ваня, — вздохнул руководитель бригады. — Ты не представляешь, как все теперь сложно. Обо что споткнешься, кто ножку подставит, где упадешь — разве знаешь? Берия настроен на смягчение внутренней политики. И его можно понять: чтобы свалить Ежова — все достигнутое нужно очернить. Да и народ настроен против НКВД. Ты разве этого не видишь?
— И вижу, и чувствую.
— Ну вот. Потому и намерены упразднить «тройки», «двойки, изменить политику. А это значит, что большая чистка неизбежна. И два-три сотрудника, поверь мне, это только начало.
— Ладно, ладно! Договорились, — безнадежно махнул рукой Малкин. — Сдам, не сдам — все равно возьмешь. Я ж понимаю: приедешь в свою Москву пустой — тебя в кутузку, а ко мне новую комиссию, и тогда уж двумя-тремя жертвами не отделаюсь. Да-а… Значит, пропал «наш маленький Марат». Так кажется, Сталин его окрестил?
— Говорят — да, в разговоре с кем-то так и отозвался о нем.
Комиссия ЦК представила Сталину записку о результатах проведенной проверки, которую так и озаглавила: «О перегибах в следственной работе». Эта записка легла в основу постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 года «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». А приказом НКВД СССР от 26 ноября, во исполнение этого постановления, были упразднены «двойки» и «тройки». На местах — в краях и областях. Надолго ли? За время существования советской власти внесудебные органы многократно подвергались нападкам, не раз и не два их пытались удушить, но всякий раз после некоторого затишья они возникали снова и снова еще более энергичными и кровавыми.
96
Шашкин появился в кабинете Малкина стремительный и радостно возбужденный.
— Чо сияешь, как офицерский сапог? Может, спас кого от расстрела? — встретил Малкин помощника обычной грубостью.
— Я не спасатель. Я — расстрельщик, — с циничной прямотой парировал Шашкин грубость шефа. — А радуюсь тому, что имею для доклада приятные новости.
— Да-а? Ну, валяй.
— Я в отношении Аллилуева.
— Меня не Аллилуев интересует, а Кудрявцев. Тебе удалось поладить с ним?
— Да! Этот Кудрявцев — тупой, как сибирский валенок. Точно говорю! Ни одного шага не сделал без меня! Нашу версию принял как свою.
— Так чему ж ты радуешься? Если он такой тупой, как ты говоришь, так с ним любой сержант управился бы. А ты, как-никак, капитан.
— Нет, ну я ж не сказал, что он совершенно тупой. В своем деле он, скорее всего, классный специалист, это вообще-то чувствовалось на каждом шагу, но доверчив. Я ему говорю так, мол, и так, имеется мнение, а он говорит: ну что ж, имеется — проверим. Принял безоговорочно… То есть, убеждать, конечно, маленько пришлось. Обосновывать, так сказать.
— Дурак ты, Шашкин. Если хотел подчеркнуть свои достоинства, силу убеждения и прочее, так, наоборот, надо было показать Кудрявцева если не умным, то хотя бы хитрым. А ты ляпаешь, незнамо чего. Докладывай. Сам-то он, кстати, где?
— Я посадил его на Москву, а сам машиной сюда. В общем так, мы взяли историю болезни Аллилуева. Собрали другие материалы, имевшие хоть какое-то отношение к его лечению. Создали экспертную комиссию из двух профессоров и одного доктора медицины и врача-терапевта курортной поликлиники. Комиссия заключила, что причиной смерти Аллилуева могло явиться неправильное лечение на Мацесте, где, как это установлено, он получал ванны высокой концентрации. Кроме того, мы допросили двух кремлевских врачей, которых Аллилуев привозил с собой из Москвы, и главврача дачи СНК. Все они в основном подтвердили заключение экспертов.