Королева не любившая розы
Шрифт:
– Анне Австрийской принадлежит заслуга воссоздания «дамского двора»… где мужчины уже не господствовали над женщинами, – утверждает В. В. Шишкин в своей статье «Королевский двор и политическая борьба во Франции в XVI-XVII веках».
Теперь во Франции не было человека влиятельнее, чем Шарль де Люинь, не было дамы, более обласканной государыней, чем Мария де Роган. Эти двое фактически управляли страной.
В середине мая на Королевской площади устроили «карусель». Людовик ХIII участвовал в одном из конных состязаний и снял пикой три кольца. Он собирался поблагодарить Плювинеля, своего учителя верховой езды, но тот направил его к ложе Анны Австрийской: королева
Ты полагаешь, яркое светило,
Горячим светом ты весь мир залило,
И вот стоит прекрасная погода
И радуется майская природа?
Ты полагаешь? Но тебя затмили
Лучи из глаз прекрасной Амарилли!
Так пусть же льётся песнь под небесами
И распевают птицы вместе с нами!
Пусть поскорее расцветают розы
И выпадают золотые росы.
Но не сравнится нежность роз и лилий
С небесною красою Амарилли.
(Правда, некоторые историки считают, что эту песнь он посвятил Марии де Отфор, фрейлине королевы).
Люинь в турнире не участвовал, предоставив это своим братьям (они даже сражались вместо него на дуэли, если королевский фаворит получал вызов).
Между тем в Беарне продолжались распри с гугенотами: попытки короля восстановить там католический культ натыкались на сопротивление местного населения. Королева-мать продолжала плести свои интриги, а на западе страны снова начался мятеж принцев.
Искрой, упавшей на пороховую бочку, стал пустячный эпизод: однажды во время обеда Конде намеревался подать Людовику ХIII салфетку, однако молодой граф де Суассон, троюродный брат короля, воскликнул:
– Это право принадлежит мне!
Началось выяснение, кто знатнее. Королю надо было принять решение, причём самостоятельно и немедленно, что было для него как острый нож. В конце концов, он вроде бы вышел из положения, велев подать себе салфетку брату Гастону. В тот же день Суассон с матерью покинул двор. Конде решил, что его час настал. Он намеревался возглавить военную операцию против мятежников и оттеснить Люиня. Тот почувствовал опасность и попытался уладить дело миром, задействовав епископа Люсонского. Однако у Ришельё ничего не вышло, а может быть, он и не слишком старался. Впоследствии он объяснял в мемуарах, что его «подхватило потоком».
В начале июля поднялся весь запад и юг – от Нормандии до Лангедока. Королевские министры советовали вести переговоры, но Людовик ХIII был иного мнения.
– Когда всё настолько ненадёжно, нужно идти на самых сильных и самых ближних, то есть в Нормандию, – заявил он 4 июля 1620 года. – Я намерен идти прямо туда и не ждать в Париже, пока моим королевством овладеют, а моих верных слуг будут угнетать. Я верю в правоту своего оружия. Моей совести не за что меня упрекнуть: я был достаточно почтителен к королеве-матери, справедлив к своему народу
Три дня спустя, 7 июля, король во главе восьмитысячного войска выступил в поход. 10 июля он был в Руане. Воодушевлённый успехом, юный Людовик пренебрёг предостережениями своего Совета и пошёл дальше. Кан сдался ему 17 июля. Теперь перед ним стояли две армии: одна в Пуату, под командованием герцога д’Эпернона, вторая – возле Анже, под командованием герцога Майенского. Король спустился на юг к Луаре и 7 августа атаковал войска матери при Пон-де-Се.
– Это был не бой, а «забава в Пон-де-Се»! – иронизировали газеты.
Действительно, битва длилась всего три часа и завершилась полной победой королевской армии. От имени Марии Медичи переговоры снова вёл Ришельё – они закончились подписанием нового договора 10 августа. Мятежники помилованы, им возвращены все титулы и звания. Короче, не оказалось ни победителей, ни побеждённых. Единственный, кто выиграл в результате второй войны Матери и Сына – это епископ Люсонский, которому король пообещал испросить у папы кардинальскую шапку. Кроме того, Люинь сосватал своему племяннику Антуану де Комбале племянницу Ришельё Мари Мадлен Дюпон де Курле. Идея этого брака принадлежала отцу Жозефу, хотя девушка была уже помолвлена с другим. Ришельё сделал племянницу фрейлиной королевы-матери.
Оставалось только повторить церемонию примирения, на этот раз состоявшуюся в замке Бриссака. Встреча была ледяной: Людовик ХIII и Мария Медичи поцеловались, обменялись несколькими словами и разошлись. Оттуда королева-мать отправилась в Париж, а Людовик – в Беарн, усмирять гугенотов.
7 ноября король с триумфом вернулся в столицу после экспедиции в Беарне и пошёл сначала к матери (Люинь встал перед ней на одно колено, а та подала ему руку, чтобы поднять, чем сильно всех удивила), а затем к жене, после чего пообедал со своим фаворитом в его покоях. После обеда все прибывшие с королём завалились спать – кроме самого Людовика, который только в девять вечера отправился в постель (к жене), а на следующий день встал за час до рассвета и выехал в Сен-Жермен, так как не хотел принимать послов без своего Совета.
События последних месяцев сильно изменили Марию Медичи: её лицо, раньше такое сияющее и высокомерное, стало мрачным. Она больше не имела ни власти, ни влияния на сына. Её заменила соперница – Анна Австрийская, которой Людовик ХIII доверил регентство на время своего похода. Позабыв про свои печали, молодая королева каждый день председательствовала в Совете «к всеобщей радости», по словам нунция Бентивольо. Об участии же в Совете Марии Медичи пока и речи не было, так как министры заявили:
– Она сразу же захочет разделить с королём его власть.
Теперь все её надежды были только на Ришельё.
Французским протестантам, похоже, тоже требовалось «внушение»: несмотря на королевский запрет на гугенотские ассамблеи, 24 декабря депутаты гугенотов собрались в Ла-Рошели и обратились за поддержкой к английскому королю. Чтобы не допустить этого союза, с посольством в Лондон отправили Кадне, брата Люиня. Свою миссию он выполнил и по возвращении был сделан герцогом де Шон и пэром.
А 25 декабря, в рождественскую ночь, в семействе его старшего брата произошло пополнение: Мария де Роган родила сына. Людовик, находившийся тогда с королевой в Кане, узнал об этом раньше своего фаворита и решил лично его обрадовать: велел стрелять из пушек, как если бы появился на свет принц. Он поднял Люиня с постели, чтобы поздравить с рождением наследника, и крепко обнял его. На что тот смущенно произнёс: