Королева не любившая розы
Шрифт:
За два дня до своего отъезда 13 января 1629 года король по просьбе Ришельё согласился встретиться с Марией Медичи, кардиналом и отцом Сюффреном, духовником Людовика и королевы-матери. Последняя выступила против вторжения в Италию, считая, что теперь, после падения Ла-Рошели, следует прежде всего усмирить гугенотов юга. Позиция Марии Медичи объяснялась её неприязнью к Карлу Гонзага, который был организатором последнего мятежа принцев во время её регентства двенадцать лет назад. А тут ещё вдовец Гастон влюбился в его дочь Марию Луизу, в то время как королева-мать прочила в жёны любимому сыну одну из своих тосканских родственниц! Но Ришельё знал, как повернуть дело:
–Я не пророк,
Если король согласился с мнением кардинала, то Мария Медичи была глубоко оскорблена. Позиция кардинала по поводу мантуанского наследства впервые поколебало те идиллические отношения, которые существовали между Ришельё и королевой-матерью. Вот что думал об этом сам кардинал:
–Переменчивость в королеве происходила из её подозрительности. Твёрдая и решительная в больших делах, она легко раздражалась по пустякам. Этого нельзя было избежать, так как нельзя было предвидеть её желания, в то время как государственный интересы должны брать верх над личными страстями государей.
Услышав, что затевается военная операция в помощь отцу его возлюбленной, Гастон рассчитывал, что командование будет доверено ему. Людовик, с подачи Ришельё, сначала согласился, но потом передумал, вспомнив о несерьёзном поведении брата во время осады Ла-Рошели. Герцог Орлеанский официально попросил разрешения на брак, но снова получил отказ: Людовику по-прежнему не хотелось, чтобы Месье раньше его обзавёлся наследником. Ибо восемнадцатилетней красавице Марии Луизе Гонзага напророчили, что она станет королевой. Совет настоятельно просил Гастона подчиниться королевской воле. Кстати, узнав об этом, сам Карл I Гонзага велел дочери срочно выехать к нему в Мантую и даже прислал за ней придворного. В свой черёд, чтобы успокоить мать, управление страной на время своего отсутствия Людовик ХIII опять передал ей. Хотя это польстило Марии Медичи, но рана, нанесённая Ришельё её самолюбию, так и не зарубцевалась до самого её конца.
Перспектива войны с Испанией стала поводом для недовольства Анны Австрийской. Ещё до отъезда короля и кардинала из Парижа ей нанёс визит посол Мирабель. Там же присутствовала маркиза дю Фаржи. Внезапно в комнату без доклада вошёл Ришельё и, поклонившись королеве, затем обратился к испанцу:
–Монсеньор посол, Его Христианское Величество просил меня при первой же возможности выразить Вам своё удивление и сожаление той поспешностью, которую проявил император, отправив свои армии в Милан и против герцога Карла в Мантую, которая является сферой влияния Франции.
–Император, возможно, проявил бы большее благоразумие, если бы дождался окончания переговоров с Карлом Эммануилом, – отвечал Мирабель с сарказмом. – Но Его императорское величество, возможно, решил, что это скучное дело затянется надолго, как это обычно случается, поэтому счёл разумным настаивать на развязке с помощью оружия!
Не желая показывать, насколько его задел ответ посла, кардинал обратился с каким-то нейтральным вопросом к королеве. Тогда Анна Австрийская встала и, взяв Мирабеля за руку, сказала:
–Господин посол, можете не беспокоиться! Так как мне лично интересы Испании дороги в равной степени с интересами Франции, то я не могу одобрить поспешность, с которой император отправил свои армии к нашим границам. Поэтому сама напишу об этом королю, моему брату!
Когда кардинал передал слова Анны её мужу, тот сильно обиделся на королеву и сделал ей резкое замечание
–Королева, – пишет Франсуаза де Мотвиль, – будучи ещё молодой, но желая обеспечить себе вечное спасение…, выбрала монастырь Валь-де-Грас в качестве места уединения, где она всегда могла… вкусить тот покой, который можно обрести только у подножия Бога.
Судя по донесениям шпионов кардинала, Анна продолжала давать там тайные аудиенции Мирабелю и другим доверенным лицам, которые не могли навещать её официально. Ришельё подозревал, что королева рассказывала послу обо всех решениях Тайного совета, касающихся интересов её брата. Тем не менее, аббатиса и монахини видели в Анне святую, чьи молитвы и покровительство принесли благословение их монастырю, и преданно хранили её секреты, даже когда это было сопряжено с риском для них самих.
Уже 14 февраля 1629 года Людовик вместе с Ришельё был в Гренобле. Приблизившись к владениям герцога Савойского, свёкра своей сестры Кристины, Людовик ХIII возвестил его, что собирается освободить Казале и пообещал возместить весь ущерб, связанный с проходом его войск через Пьемонт. Но когда Карл Эммануил Савойский потребовал в качестве платы сохранить за ним захваченные им крепости в Монферрате, то получил решительный отказ. Обидевшись, он, в свой черёд, отказался пропустить французов. Во время осады савойского форта Таллас, преграждавшего проход через Альпы, большую роль сыграли королевские мушкетёры.
–Больше всего мне нравится весёлость, с которой они идут в атаку! – говорил Людовик.
Интересно, что подпоручик мушкетёров де Тревиль (тот самый, что в своё время отказался перейти с повышением в полк короля Наварры) едва не захватил в плен находившегося на передовой самого Карла Эммануила. Увы, на пути гасконца встал савойский офицер, которого де Тревиль ранил, но герцогу с сыном удалось сбежать. В результате 11 марта с Савойей был подписан мирный договор. Французская армия двинулась дальше и освободила Казале от испанцев. Но вскоре Людовик узнал, что агенты кардинала перехватили письмо герцога де Рогана, вождя гугенотов, адресованное королю Испании. После капитуляции Ла-Рошели герцог не расстался с мечтой создать на юге Франции протестантское государство и обратился за помощью к Мадриду.
28 апреля французский король перешёл обратно через Альпы, чтобы подавить протестантский мятеж в Лангедоке. Вести переговоры с Савойей, Испанией и Священной Римской империей поручили Ришельё, который получил также полномочия главнокомандующего.
Тем временем Мария Медичи едва не наломала дров. Герцог Орлеанский решил выкрасть Марию Луизу Гонзага, обвенчаться с ней и уехать в Нидерланды. Узнав об этом, королева-мать оправила шевалье де Кюссака в Куломье, в 60 километрах от Парижа, где жила у своей тётушки герцогини де Лонгвиль возлюбленная Гастона. Обе дамы были доставлены в Париж. Сначала Мария Медичи хотела поселить их в Лувре, в апартаментах племянницы Ришельё госпожи де Комбале, но потом приказала отвезти их в Венсенский замок и разместить в покоях короля, где они пробыли до 4 мая. В этот день в Париж доставили письмо Людовика ХIII, который потребовал отпустить Марию Луизу и её тётку. Этот приказ был истолкован придворными как негласное разрешение на брак и вельможи наперебой спешили засвидетельствовать своё почтение будущей герцогине Орлеанской.