Королева не любившая розы
Шрифт:
–Не позавидуешь Вам, мадемуазель де Отфор: король – святой, – насмехались над ней подружки.
И прозвали Марию «святая Отфор».
Людовик повеселел, забросил охоту и даже признался Гастону, что стал рыцарем фрейлины. При этом он не удержался от того, чтобы в очередной раз не прочитать брату нотацию:
–Я попросил разрешения у нашей матушки и поклялся ей, что не буду покушаться на честь мадемуазель де Отфор, а вот Вы, месье, поступаете наоборот…
Тем не менее, 23 апреля король выехал в Лион к армии. Через три дня в Дижоне в его честь был организован большой банкет. Местные дамы, проигнорировав королевский эдикт 1617 года, прибыли на праздник в сильно декольтированных платьях. Одна из них даже
–Людовик ХIII ни разу не взглянул в её сторону, – пишет Ги Бретон. – Но когда подали десерт, он медленно набрал в рот содержимое бокала и сильной струей выпустил вино на обнажённую грудь. Бедняжка тут же упала в обморок.
На следующий день король покинул Дижон и направился в Лион, где встретил весьма любопытную личность. Это был итальянец двадцати восьми лет отроду, приехавший во Францию по приказу папы с целью примирить воюющие стороны. Звали его Джулио Мазарини. Он воспитывался с детьми знатного итальянского семейства Колонна и получил блестящее образование: три года провёл в университете Алкала-де-Энарес в Испании, где изучал гражданское и каноническое право, и прекрасно говорил по-испански. Образование позволило ему стать секретарём папского нунция в Милане, а затем примкнуть к посольству легата в Монферрате. Игрок и женолюб, не лишённый талантов художника, Мазарини был ещё и способным дипломатом, обладавшим проницательным и аналитическим умом. Кроме того, он был наделён от природы поразительным обаянием и умел расположить к себе кого угодно.
Представляя его Анне, Ришельё мрачно пошутил:
–Полагаю, он понравится Вам, потому что похож на Бекингема.
В ответ королева раскрыла веер, чтобы спрятать за ним своё лицо.
Действительно, итальянец был как раз таким мужчиной, какие нравились Анне, – пылким, галантным и не скрывающим эмоций. Но вскоре он вернулся обратно в Рим, и у королевы даже в мыслях не было, что спустя пятнадцать лет она может влюбиться в него…
Ещё в Дижоне Людовик получил известия от Ришельё: одним из главных условий мирного договора с Испанией являлось возвращение Пиньероля. Заключать мир или продолжать войну? Кардинал оставил выбор за королём. Гастон посоветовал брату:
–Пиньероль не отдавать, Савойю завоевать.
Назначив герцога Орлеанского своим наместником в Париже, король 10 мая приехал в Гренобль, куда к нему из Италии прибыл Ришельё. В середине мая французские войска перешли границу Савойи, а уже в конце месяца всё герцогство было завоёвано. По мере продвижения своих войск Людовик вёл переговоры с противником через секретаря папского легата Джулио Мазарини.
В отсутствие сына и кардинала Мария Медичи вновь попала под влияние своих советников, которые настаивали на заключении мира, даже на невыгодных условиях. Её поддержала Анна Австрийская. После очередной неудачно завершившейся беременности королева неожиданно для всех (похоже, и для себя) сблизилась со свекровью – их объединяла ненависть к Ришельё, который держал от них в отдалении мужа и сына. Мария Медичи под предлогом недомогания дважды отказалась приехать в Гренобль, и Людовик решил сам навестить её в Лионе вместе с Ришельё. Поездка оказалась бесполезной, поскольку королева-мать и слышать не хотела о продолжении войны. Король поспешно вернулся в Гренобль.
18 июля имперские войска захватили Мантую, изгнав оттуда Карла I Гонзага. Но тут Людовик заболел и, оставив кардинала руководить всеми делами, 25 июля вернулся в Лион. На следующий день скончался Карл Эммануил и на отцовский престол взошёл Виктор Амадей, зять Людовика ХIII.
От плохих известий о
Мария Медичи твердила сыну, что кардинал мешает ему исполнить королевский долг, заключающийся в том, чтобы избавить народ от тягот войны. Однако Людовик твёрдо заявил ей:
–Кардинал ничего не предпринимает без моего одобрения.
В начале сентября в Италии было заключено перемирие, но Ришельё продолжал гнуть свою линию. Королева-мать пустила в ход слёзы, а Людовику становилось всё хуже.
20 сентября он слёг, начались жар и дизентерия. Два дня спустя, направляясь из резиденции архиепископа Лионского, где он остановился, в аббатство Эне к королеве-матери, чтобы провести там заседание Совета, он почувствовал озноб и вернулся назад в карете. Мария Медичи перебралась к нему, и Ришельё – тоже. Врачи ежедневно делали королю кровопускание, но температура не спадала.
На тайных собраниях в покоях королевы-матери Ришельё уже вынесли приговор. Вотье, врач Марии Медичи, предложил отравить кардинала, а де Тревиль вызвался повторить подвиг де Витри, убившего Кончини. Советники же Марии Медичи предлагали отправить кардинала в ссылку. Зная об этих разговорах, Ришельё несколько дней почти ничего не ел и лишился сна, из-за чего исхудал, пожелтел и поседел. Его жизнь висела на волоске, как и жизнь короля, которого терзала жестокая лихорадка. Один раз, очнувшись от забытья, Людовик попросил брата:
–Пообещайте мне, что когда станете королём, то сохраните за кардиналом должность министра.
Но стоило ли верить обещаниям Гастона? Герцог де Монморанси предложил Ришельё укрыться у него в Лангедоке, но тот подумывал о том, чтобы бежать в Авиньон, в папские земли. Между тем король был не в силах встать с кровати. 25 сентября он попросил своего духовника отца Сюффрена вовремя предупредить его о приближении кончины, чтобы он успел исповедаться. В печальном исходе больше никто не сомневался.
Два дня спустя, в два часа ночи, король начал бредить. Едва он пришёл в себя, духовник предложил ему исповедаться. После этого Людовику стало лучше. По распоряжению кардинала Лионского, брата Ришельё, во всех церквях выставили Святые Дары и читали молитвы о здравии, а отец Сюффрен дал королю приложиться к мощам Франциска Сальского.
Полагая, что его конец близок, король попросил своего духовника от его имени попросить у королевы прощения за все неприятности, что он доставил ей во время их семейной жизни.
–Но эта августейшая принцесса, – свидетельствовал достопочтенный отец, – начала плакать и визжать с таким неистовством… что, казалось, была на грани обморока, из-за чего я не смог передать ей всё, о чём просил Его Величество…
Истерика Анны, несомненно, была вызвана крайним напряжением и страхом потерять корону. А ещё, возможно, угрызениями совести. По некоторым свидетельствам, она дала согласие выйти замуж за Гастона, когда овдовеет.
Суббота, 28 сентября, и ночь на воскресенье прошли спокойно, но около одиннадцати вечера наступил кризис. В понедельник за отцом Сюффреном прислали в три часа ночи, и по совету врачей он решился подготовить короля к «переходу в вечность». Тот снова исповедовался и причастился, в его комнате отслужили мессу. Весь об этом быстро облетела весь двор: вельможи, дамы, священники, министры толпились у дверей умирающего. По окончании службы Людовик ХIII велел открыть двери и впустить всех.