Королева
Шрифт:
Узкий круг близких друзей королевы отличается такой же строжайшей скрытностью, как и самые преданные слуги. Елизавета II никогда особенно не стремилась к новым знакомствам, однако время от времени все же этот круг расширяла. Принадлежность к друзьям королевы предъявляет заведомо незаурядные требования. Допущенные в ближний круг понимают и принимают правила и инстинктивно чувствуют невидимые границы. Дамы приседают перед королевой в реверансе, она целует их в щеку, и тогда они могут ответить ей тем же. Они умеют рассмешить ее и снять напряжение, она сбрасывает броню и даже позволяет себе поделиться если не сокровенными мыслями, то неоднозначными мнениями о людях и событиях.
Друзья обращаются к ней за советом – “разумным, человечным и мудрым” (35), по характеристике Патриции Брейберн. Однако это не значит, что они хватают телефонную трубку и звонят излить душу. Прежде всего, они учтивы. Даже Дэвид Эрли (13-й граф), знакомый с королевой с пяти лет, никогда не позволял себе фраз типа: “Да ладно, бросьте!” Один из основополагающих принципов, так называемый “заговор молчания” (36), – ни в коем случае не цитировать королеву дословно. “Те, кто знаком с ней накоротке, никогда ничего определенного не скажут – из боязни потерять ее доверие” (37), – объясняет сын одного из давних друзей королевы. Однако у знающих ее ближе
“Она не из тех, кто раскрывает душу, – говорит человек, знакомый с Елизаветой II почти шесть десятилетий. – Она отличный друг, с ней невероятно весело. Она очень прямая и практичная, отзывчивая. Если у кого-то заболеет ребенок, она поинтересуется, как дела и самочувствие. Но дистанция, граница все равно сохраняется. Вы не сможете общаться с ней запросто, как с закадычной подругой. Не потому, что она держит людей на расстоянии намеренно, такого нет, это просто часть ее натуры. В ее личную жизнь вторгнуться нельзя – вы туда просто не сунетесь” (38).
Непосвященные могут решить, что окружение королевы составляют оторванные от жизни снобы, однако на самом деле среди ее знакомых много самодостаточных, успешных, остроумных и энергичных людей, все отличаются крепкой закалкой и надежностью. “Одно из величайших достоинств королевы в том, что она не связывает себя со старой земельной аристократией, – утверждает Роберт Гаскойн-Сесил, 7-й маркиз Солсбери, который принадлежит именно к этой группе, включающей также герцогов Мальборо, Девоншира и Бофорта. – У нее нет клики. Есть старые друзья и родственники. Она дорожит семейными узами” (39).
В друзья и подруги Елизаветы II попадали представители многочисленной плеяды родственников по материнской линии – это и Мэри Колман, и Джин Элфинстоун-Уиллс, и кузина королевы Маргарет Роудз, Маунтбеттены – Патриция Брейберн и Памела Хикс, а еще Генри “Порчи” Карнарвон, Хью Графтон и Руперт Невилл, которые знали королеву с военных времен, проведенных в Виндзорском замке. Сюда же относились и увлекающиеся охотой и спортом друзья семьи – графы Эрли и Вестморланд, а также сэр Эрик и Пруденс Пенн, связанные с королевой в разных плоскостях. Пруденс дружила с Елизаветой II с подростковых лет, а ее муж более двадцати лет служил при дворе, организовывая торжественные события. Его дядя и фактический опекун Артур Пенн, один из самых близких друзей и советников королевы-матери, пестовал Елизавету II еще в детстве, в шутку называя ее “Полковник” (40).
“Снобизм ей совершенно не присущ, – уверяет Патриция Брейберн. – Она одинаково учтиво общается что с герцогами, что с дворецкими, что с горничными” (41). Точно так же, пожалуй, можно охарактеризовать ее отношение к американцам. Из ее близкого окружения немало ниточек тянется к бывшей британской колонии. Супруга Дэвида Эрли, Вирджиния, – дочь Джона Барри Райана и его жены Нин, которые занимали высокое положение в Нью-Йорке и Ньюпорте. Мать Порчи, Кэтрин Венделл, тоже была из Нью-Йорка, а его жена Джин, Уоллоп в девичестве, выросла в Вайоминге. Ее дед по отцовской линии, 8-й граф Портсмутский, поселился в Соединенных Штатах и женился на дочери кентуккийского судьи. Двоюродная сестра Джин – подруга детства королевы, Микки Невилл, – дочь американки и 9-го графа Портсмутского.
Приехав в Англию в 1955 году, Джин Уоллоп познакомилась с королевой в лондонском доме друзей своей кузины, Гэвина Астора, 2-го барона Астора Хиверского, и его жены Айрин. “Я чуть не умерла от страха, – вспоминает Джин. – Очень боялась встречи с королевой. Однако очень скоро я освоилась” (42). Елизавета II с самого начала поразила Уоллоп “невероятной уравновешенностью. С ней трудно сблизиться, но ожидание того стоит. Дружба складывается постепенно, и, чтобы узнать королеву, нужно очень много времени”.
Возможность гостить у друзей в частном порядке очень долго оставалась бесценной отдушиной для Елизаветы II, которая чувствует себя одинаково вольготно и в большом загородном поместье, и в тесном городском домике-мьюзе. Хозяйка обычно присылает королеве список гостей (43), однако та предпочитает не вмешиваться в рассадку. Она приезжает на малолитражке, в сопровождении детектива-телохранителя, который остается в соседней комнате, не выдавая своего присутствия. За обедом у Джона и Патриции Брейберн в 1966 году Ноэль Кауард увидел королеву “веселой, беззаботной и радостно смеющейся” (44). Два года спустя (45) она не менее бурно веселилась в ночном клубе “Раффлз” на Кингз-Роуд на вечеринке по случаю совершеннолетия сына Брейбернов, Нортона Натчбулла. В том же году она даже показалась на свадьбе дочери (46) своей фрейлины Генриетты Абель Смит, где жених был в расписанной цветами хламиде, а среди гостей присутствовал Мик Джаггер.В эти “домашние” моменты рядом с Елизаветой II чаще всего находился Филипп. Приближающийся в конце 1960-х к своему пятидесятилетию, консорт вел чрезвычайно насыщенную жизнь, посещая отдельно от королевы в среднем около трехсот семидесяти официальных мероприятий в год, в том числе и за рубежом. На публике он по-прежнему высказывался резко, даже резче прежнего. “Вас донимают москиты, нас – журналисты” (47), – обронил он в разговоре с главной медицинской сестрой Карибской больницы в 1966 году, возмутив этой репликой королевских корреспондентов, которых пришлось затем умасливать извинениями. Но и это его не утихомирило, судя по высказанному на выступлении в Эдинбургском университете: “Я получаю по зубам за свои слова” (48). В интервью шотландскому журналисту Филипп объяснил, что “монархия дееспособна только потому, что кто-то время от времени принимает огонь на себя <…> Если сидеть сложа руки и не высовываться – вдруг раскритикуют, – так и проживешь бесполезным овощем. Нужно отстаивать свои убеждения” (49). Именно это сделал Филипп в поездке по Северной Америке осенью 1969 года – и газеты запестрели негодующими заголовками. Сперва он заявил делегации в Оттаве: “Ответ на этот вопрос о монархии предельно прост. Если народу она не нужна, значит, требуются перемены. Но давайте расстанемся друзьями, без ссор. Монархия существует не ради собственной выгоды, а ради блага страны. Мы не развлекаться сюда приезжаем. Развлечения можно найти и более интересные” (50). Возмутив канадских подданных ее величества, Филипп перебрался в Соединенные Штаты, где устроил еще больший переполох.
В отличие от королевы, которая не наведывалась в Америку уже десять лет, Филипп совершил за это время несколько визитов, налаживая торговые связи между двумя странами и агитируя за свои общественно значимые начинания. Во время десятидневного пребывания в 1966 году он даже успел на спор прыгнуть в плавательный бассейн (51) на приеме в Майами-Бич, получив взамен пожертвование в сто
Совершенно случайно в тот же вечер в Белом доме оказалась Барбара Уолтерс, ведущая передачи “Today” (“Сегодня”) на NBC, которая снимала интервью с дочерью Никсона Трисией. Увидев президента, Уолтерс пожурила его за то, что он не пригласил на мероприятие с Филиппом ни одной женщины. Президент попытался исправить дело, предложив уговорить герцога выступить в ее передаче. “Я и не подозревала, что президент Соединенных Штатов может выступать в роли антрепренера” (53), – вспоминает Уолтерс.
На следующее утро Филипп появился в эфире и на вопрос Уолтерс “Может ли королева Елизавета когда-нибудь отречься в пользу принца Чарльза?” ответил: “Кто знает? Не исключено” (54). Эта мимолетная ремарка спровоцировала огромную шумиху в британской прессе и выступления в поддержку королевы на улицах. Дворцу пришлось официально заверить граждан, что ее величество не собирается покидать трон. Уолтерс затем прислала Филиппу письмо с извинениями за переполох, а он в ответ поблагодарил ее за неожиданную возможность “вызвать такую впечатляющую демонстрацию признательности и поддержки <…> особенно в наше время, когда большинство демонстраций проникнуты лишь негодованием и злобой” (55). Никсону он сообщил, что Уолтерс показалась ему “весьма очаровательной и эрудированной” (56).
Еще больший резонанс вызвало замечание Филиппа, высказанное в следующее воскресенье на передаче NBC “Meet the Press” (“Встреча с прессой”), которую журнал “Time” анонсировал как “словесную дуэль между герцогом Эдинбургским и его мирным противником, “четвертой властью” (57). На вопрос, как королевская семья справляется с инфляцией, Филипп ответил: “В будущем году мы окажемся в минусе. И если положение не исправится, не знаю, может быть, переберемся в домик поменьше. Одну яхточку и так уже пришлось продать, а меня, наверное, заставят бросить поло” (58). В шутке Филиппа имелась доля правды, и ироничный тон портил впечатление. Вопрос был нешуточный. Инфляция подрывала экономику Британии, сказываясь и на королевском бюджете. С 1953 года потребительские цены выросли на 74% (59), а жалованье служащих при дворе, традиционно более низкое, чем в частной сфере, поднялось на 167%.
В цивильном листе, главном источнике средств, выделяемых правительством на представительские расходы королевы, значилась закрепленная после воцарения Елизаветы II сумма в четыреста семьдесят пять тысяч фунтов в год, вполне достаточная поначалу и даже позволяющая откладывать излишки на черный день. Однако, когда в 1962 году инфляция начала набирать обороты, расходы стали превышать доходы, и дефицит покрывался за счет накоплений. К моменту выступления Филиппа на NBC перед королевой уже маячила перспектива финансировать цивильный лист из других источников. Неплохой денежный приток обеспечивало герцогство Ланкастерское – не облагаемый налогом портфель инвестиций и недвижимости, используемый в государственных и частных нуждах, – а также частные доходы (тоже свободные от налогов) неустановленного объема, позволяющие содержать Балморал, Сандрингем, конноспортивные предприятия и покрывать ряд личных издержек.
Другие расходы монархии субсидировались за счет грантов от правительственных департаментов, отвечающих за содержание королевских дворцов, транспорт и безопасность. Цивильный лист тем не менее служил громоотводом для недовольных лейбористов, протестующих против финансирования богатой королевской семьи – помимо самой королевы включавшей ее супруга, мать, сестру, дочь и прочих родственников, исполнявших свою часть протокольных обязанностей. (У Чарльза, как у герцога Корнуолльского и принца Уэльского, имелся собственный доход от обширных земель герцогства Корнуолльского, существующего со Средних веков.) Недовольные забывали, однако, что цивильный лист обеспечивался имуществом короны, и на королевскую семью приходилась лишь малая толика от внушительного массива доходов с этой собственности, уже более двух десятилетий отчислявшихся в государственную казну.
Филипп своей репликой взбаламутил воду – причем как раз когда королева официально попросила увеличить содержание по цивильному листу. В парламенте разгорелись жаркие дебаты с призывами провести тщательную проверку королевских финансов. Брошенное походя замечание Филиппа ужаснуло даже Гарольда Вильсона, и 11 ноября 1969 года он объявил о создании специальной комиссии, которая проведет исследование и даст рекомендации парламенту.
25 февраля 1970 года Национальная портретная галерея представила публике новый образ королевы, созданный Аннигони на рубеже десятилетий. Это впечатляющая работа, удивительная и необычная, совершенно лишенная лоска и прикрас, свойственных первому портрету его же кисти. На этот раз королева стоит в красной мантии ордена Британской империи, без украшений и снова без короны, на фоне пустого вечернего неба, сливающегося с низким ровным горизонтом. Ее величество изображена в полный рост, и пустота фона подчеркивает одиночество, с которым она несет бремя своих обязанностей. Выражение лица сурово, но во взгляде читается легкая печаль. В неспокойные для страны времена королева взирала с холста уверенно и обнадеживающе.
Как и свадьба Елизаветы и Филиппа четвертью века ранее, пышное бракосочетание их дочери оживило Британию в нелегкие для нее времена.
Королевская семья на балконе Букингемского дворца после свадьбы принцессы Анны и капитана Марка Филлипса. Ноябрь 1973 года. Mirrorpix
Глава одиннадцатая “Черта с два!”
В июне 1970 года Гарольд Вильсон объявил всеобщие выборы, предполагая, что сможет обеспечить лейбористское большинство в парламенте. Однако он просчитался в опросах общественного мнения и недооценил недовольство инфляцией и ростом безработицы. Консерваторы одержали убедительную победу с неожиданным перевесом. Девятнадцатого числа в Букингемский дворец отправился целовать руки пятидесятитрехлетний Эдвард Хит – первый премьер-тори, избранный партией, а не назначенный королевой.
Тем же вечером Елизавета II давала в Виндзорском замке большой бал в честь семидесятилетия сразу нескольких юбиляров – королевы-матери, Дики Маунтбеттена, своего дяди Гарри (герцога Глостерского) и Генри Сомерсета, 10-го герцога Бофорта, который с самого начала царствования Елизаветы II служил у нее шталмейстером.