Королева
Шрифт:
При всей своей нелюбви к помпезности и церемониям, которыми так восторгался Вильсон, Хит был воспитан роялистом и старался делать все необходимое для поддержки исправно функционирующего института монархии. При нем состоялась обещанная Вильсоном аудиторская проверка королевских финансов: созванная для этой цели специальная комиссия с преобладанием тори провела около полудюжины заседаний в 1971 году. Майкл Адин составил подробный отчет об официальных обязанностях королевы, послуживший для правительства и народа основным и исчерпывающим оправданием ее роли. Кроме того, он показал, сколько заботы и труда вкладывается в несложные на первый взгляд повседневные дела. “Проявлять живое участие, поддержать добрым словом, задать нужный вопрос, всегда улыбаться, отвечать на приветствия, когда ведешь машину, иногда по нескольку часов, – нужен немалый опыт, чтобы проделывать это с блеском” (24).
Критики-лейбористы интересовались, почему королева освобождена от уплаты налогов, и требовали огласить размеры ее личного состояния. Уильям Гамильтон, убежденный республиканец, состоящий в комиссии, назвал принцессу Маргарет (у которой официальная нагрузка оказалась сильно облегченной – всего тридцать одно мероприятие за пределами Лондона в 1970 году) “дорогой содержанкой” (25). Дворец выдвинул возражение, что оценка чистой стоимости активов королевы в сто миллионов фунтов завышена, поскольку большинство этих активов – коллекция произведений искусства, драгоценности короны, обстановка трех принадлежащих государству дворцов – находятся в доверительной собственности, дохода не приносят и продаже не подлежат.
2 декабря комиссия представила свой доклад, и парламент одобрил Закон о цивильном
В начале 1972 года Майкл Адин решил отправиться на покой – за три года до планируемого срока ухода в отставку, – и личным секретарем был назначен Мартин Чартерис. “Мартин получил свой шанс и проявил себя во всей красе, – свидетельствует Гай Чартерис. – “Единственное, чего я хочу, – говорил он, – показать людям истинную королеву”. Мне кажется, ему удалось” (26). Ободряя Елизавету II, он часто повторял: “Ваша задача – нести людям свет счастья” (27). Стоило ему занять главенствующую позицию, и речи королевы тут же засверкали новыми красками, в них появились прежде отсутствовавшие юмористические нотки. Кроме того, он нашел общий язык с Уильямом Хеселтайном, который получил должность его помощника, и Рональдом Эллисоном, новым пресс-секретарем, прежде работавшим на Флит-стрит и знавшим репортерскую кухню.
В свои сорок пять Елизавета II не утратила кипучей энергии и по-прежнему могла похвастаться крепким здоровьем. В ноябре 1971 года, однако, она умудрилась заразиться ветрянкой – “ладно бы еще от кого-то из детей”, по ее собственным словам. “Нелепая болезнь” (28), как она сама ее называла, заперла Елизавету II на время карантина в четырех стенах. Когда инфекционный период уже закончился, а сыпь еще оставалась, королева вернулась к своим обязанностям на территории дворца – в том числе к встречам с премьер-министром по вторникам. Получив от Хита довольно сухую записку с “сочувствием” (29) по поводу болезни, ее величество в непринужденном ключе поблагодарила за участие и подосадовала, что не может пока выйти на люди, чтобы “не заразиться снова – ведь с вирусом шутки плохи” (30).
Подобные недомогания у королевы случались крайне редко. Она всегда верила в пользу свежего воздуха и физической нагрузки, которую ей обеспечивала верховая езда и ежедневные прогулки пешком. Спасала также привычка надевать перчатки на общественных мероприятиях и держаться подальше от кашляющих и чихающих. Тем не менее на четвертом и пятом десятке лет (31) ее величество периодически страдала от случайных простуд и приступов ларингита и синусита, не вызывавших, впрочем, жалоб на жизнь и не заставлявших откладывать дела. “У нее теория, что нужно работать как ни в чем не бывало, и простуда отступит” (32), – утверждает кузина королевы. Исключением стала суровая простуда, подхваченная после инвеституры Чарльза, когда Елизавете II пришлось отменить все встречи на четыре дня.
Домашний отоларинголог королевы сэр Сесил Хогг вынужден был ездить по всем королевским резиденциям. После первого визита в Букингемский дворец он признавался, “как неловко видеть королеву в спальне в ночной сорочке и слушать ее стетоскопом, – вспоминает его дочь, Мин Хогг. – Однако ее величество мастерски помогла ему преодолеть смущение. “Я нервничаю не меньше вашего”, – успокаивала она врача” (33).
Несмотря на полный штат докторов, включая узких специалистов, Елизавета II во многом полагалась на гомеопатию – задолго до того, как подобные средства получили широкое распространение. Она, как и ее мать, считает, что “вреда они не принесут, а пользу вполне могут” (34), – объясняет леди Анжела Освальд, соседка и приятельница по Норфолку. К гомеопатии – приему сильно разведенных в воде препаратов, которые при обычной концентрации способствуют развитию болезни, – пристрастилась еще королева Виктория, и в 1923 году врач-шотландец сэр Джон Уир начал прописывать гомеопатические средства членам королевской семьи. После ухода Уира на пенсию в 1968 году королева впервые взяла в придворные лекари женщину – доктора Марджери Блэки, тоже гомеопата. Среди самых экзотических ее назначений (35) можно назвать малвернскую воду с каплей мышьяка от синуситов.
Гомеопаты “прибегали на каждый чих, – утверждает Мин Хогг. – Настоящие врачи и хирурги только возводили глаза к небу” (36). Тем не менее Елизавета II всегда уважала профессионализм своих докторов. Когда в 1971 году семидесятилетнему сэру Сесилу пришлось уйти на пенсию – по настоянию медицинских советников королевы, – она сказала: “Мне очень жаль вас терять, у вас такая легкая рука”.В третье десятилетие царствования Елизавета II уплотнила график своих зарубежных поездок – пятнадцать визитов в страны Содружества, включая довольно продолжительные путешествия по странам Тихоокеанского региона, призванные укрепить их связи с Британией, а также государственные визиты в семнадцать стран вне Содружества. Одним из самых значимых в их числе стал визит доброй воли во Францию в мае 1972 года, подготовивший почву для парламентской ратификации договора о вступлении Британии в Общий рынок, который Хит выторговал, обхаживая скептически настроенного Жоржа Помпиду.
Серьезную угрозу для поездки представляли опасения за жизнь дяди королевы, семидесятисемилетнего герцога Виндзорского, у которого началась терминальная стадия рака горла. В свое время его не пустили на свадьбу и коронацию Елизаветы II, однако затем королева протянула семидесятилетнему на тот момент герцогу оливковую ветвь мира (37), когда Виндзор приехал в Лондон делать операцию на глазах. Она поддерживала его, навестив дважды за время реабилитационного периода, и впервые с тех пор, как Виндзоры покинули Британию, увиделась с герцогиней. Два года спустя герцог с супругой вместе с остальными членами семьи открывали мемориальную доску в честь матери Виндзора, хотя на торжественный обед у королевы, как и на семейный ужин после похорон королевы Марии, их не пригласили. Однако в 1968 году (38) ее величество милостиво согласилась на просьбу герцога похоронить его и герцогиню в королевской фамильной усыпальнице в Фрогморе, в Виндзорском дворцовом парке, и выплачивать скромное довольствие герцогине, если она останется вдовой.
Когда в ноябре 1971 года врачи диагностировали рак и радиационная терапия не принесла результатов, королева предупредила Министерство иностранных дел о своем желании навестить дядю во время пятидневного государственного визита. В конфиденциальном циркуляре британский посол во Франции сэр Кристофер Сомс без обиняков изложил, как отразится состояние здоровья герцога на англо-французских отношениях. “Если герцог Виндзорский скончается 12, 13 или 14 мая либо утром 15 мая перед отъездом королевы в Париж, визит придется отменить, – писал Сомс. – Я должен подчеркнуть, что Помпиду придает важнейшее значение этой части визита, и боюсь, что отмена, даже по уважительной причине, его возмутит” (39).
Герцог продержался. После путешествия по Провансу и посещения скачек в Лоншане 18 мая королева, Филипп и принц Чарльз вместе с Мартином Чартерисом и Форчун Графтон прибыли в гости к Виндзорам в Нейи-сюр-Сен. Герцогиня, заметно нервничая, угостила их чаем в гостиной, а потом повела Елизавету II наверх, в комнату дяди Дэвида. Старый герцог проявил чудеса учтивости, с огромным трудом привстав, несмотря на капельницу, с кресла-каталки, чтобы поклониться племяннице и расцеловать ее в обе щеки. Он усох до тридцати восьми килограммов, однако нарядился в элегантный синий блейзер, не желая сдавать позиции записного франта. Они с королевой проговорили около четверти часа, и, когда она выходила, врач герцога, Джин Тин, увидела в ее глазах слезы.
В сопровождении свиты из тридцати шести человек (40) королева продолжила программу пребывания – каталась в открытом автомобиле с Помпиду, вечерами появлялась на банкетах в Версале и британском посольстве, меняя сверкающие диадемы. “Даже
Отбытие из Франции было обставлено очень зрелищно: королева доехала на автомобиле до Руана (42) в устье Сены, чтобы оттуда отплыть на яхте “Британия”. Особая романтика заключалась в том, что Руан – столица Нормандии, родины Вильгельма Завоевателя. “Ранним вечером Елизавета II поднялась на борт “Британии”, – вспоминает Мэри Сомс, жена британского посла. – На крышах толпились люди. По всему берегу почти до самого устья стояли машины с включенными фарами. Королева несколько часов не уходила с палубы, пока провожающие махали ей рукой” (43).
Дипломатический успех поездки не вызывал сомнений, Помпиду остался доволен. Британская воскресная газета “Observer” отмечала “явное потепление в политике после десяти лет прохлады” (44). Королева “покорила и очаровала всех своим шармом и простотой” (45), – писала “Le Figaro”, провозгласившая визит “началом новой эры французско-британского сотрудничества”. “После визита королевы можно считать, что Общий рынок у Британии в кармане” (46), – заявлял “Time”.
28 мая, всего десять дней спустя после отъезда королевы, скончался герцог Виндзорский. Елизавета II приказала Патрику Планкету организовать 5 июня, в понедельник, достойные, но не пышные похороны. Единственная загвоздка состояла в том, как быть с церемонией выноса знамени, выпадавшей на 3 июня. Отменять ежегодный парад по случаю дня рождения не стали, но волынщикам и барабанщикам Шотландской гвардии было поручено сыграть похоронную песнь в память о бывшем короле – этот компромиссный вариант предложил Чартерис. Тело герцога было в течение двух дней выставлено для прощания в виндзорской часовне Святого Георгия, где также состоялась получасовая служба, за которой последовало погребение в Фрогморе. Вели службу четыре сановных священнослужителя – архиепископ Кентерберийский, архиепископ Йоркский, модератор Шотландской церкви и настоятель Виндзора; присутствовали все взрослые члены королевской семьи за исключением единственного остающегося в живых брата покойного, занемогшего герцога Глостерского.
Семидесятипятилетнюю герцогиню поселили в Букингемском дворце, и во время первого ужина с королевой и принцем Чарльзом она “трещала без умолку” (47), словно забыв о смерти супруга. На следующий вечер в часовне Святого Георгия вдова то и дело повторяла: “Он отказался от всего ради такой малости” (48), показывая при этом на себя со “странной улыбкой”, как свидетельствует Чарльз. В день похорон ее накачали успокоительными, и, сидя на хорах вместе с королевой, она слабо ориентировалась в пространстве, поэтому ее величество “с материнским участием и заботой постоянно поглаживала ее руку и поддерживала под локоть” (49), – вспоминает Кларисса Иден.
В рождественском обращении того года Елизавета II упомянула серебряную свадьбу, которую они с Филиппом отпраздновали месяцем ранее, проведя параллель между семейной жизнью и гармоничными международными отношениями, для которых в равной степени необходимы терпимость и понимание. Основная задача состояла в том, чтобы успокоить страны Содружества в преддверии официального вступления Британии в Европейское экономическое сообщество (так теперь назывался Общий рынок) в 1973 году. “Новые связи не заменят отношений с Содружеством, – утверждала королева. – Старые друзья не останутся в стороне, Британия возьмет их с собой в Европу” (50). Цель присоединения к ЕЭС, добавила она, в том, чтобы “расширить международную семью государств”.
Рождественское обращение снималось теперь в обновленном формате, перейти на который Елизавету II побудил успех “Королевской семьи”. В 1969 году вместо обычного телевыступления она обратилась к народу в письменной форме, одновременно вместе с советниками, как выразился Филипп, “ломая голову, что бы такое придумать получше” (51). В результате Ричард Костон осовременил подход, предложив вместо статичной картинки, где королева зачитывала текст с телесуфлера, иллюстрировать речь кадрами событий уходящего года. В эту подборку вошли королевские зарубежные поездки, Елизавета II с детьми, эпизоды празднования серебряной свадьбы. Как и документальный фильм 1969 года, эта итоговая подборка подчеркивала семейное благополучие королевы и ее родных.
В то же время британские таблоиды все агрессивнее охотились за сенсациями и жареными фактами, связанными с королевской семьей. Возглавляли эту тенденцию “The Sun” и “News of the World”, перекупленная в 1969 году австралийским издателем Рупертом Мердоком, закоренелым республиканцем, который считал монархию вершиной “пирамиды снобизма” (52). Австралия признавала главой государства королеву, однако единомышленники Мердока, разделяющие его стремление к республике, составляли около четверти населения страны. К ним принадлежало и пришедшее к власти в декабре 1972 года лейбористское правительство с премьер-министром Гофом Уитлемом. Мердок намеревался рассмотреть королевскую семью под микроскопом и немедленно обнародовать все оплошности, одновременно обеспечивая продажи газеты и подрывая устои монархии.В 1970-х, как, видимо, и следовало ожидать, британская пресса переключилась на молодое поколение королевской семьи – в частности, Анну и Чарльза. Окончив в 1970-м Кембридж, Чарльз, покорно следуя намеченному родителями плану, поступил через год в Военно-морской колледж в Дартмуте. В глазах прессы он стал отважным персонажем, получившим прозвище “крутой боец” (53). На заре своей военно-морской карьеры он познакомился с Камиллой Шэнд, симпатичной спортивной дебютанткой годом старше. У нее был “соблазнительный чарующий голос” (54), а главное, она умела развеселить принца Уэльского и помочь снять напряжение. Их тихий роман длился около полугода, до ухода Чарльза в долгий рейс. Оставшись одна, Камилла вышла замуж за Эндрю Паркер-Боулза, офицера Королевской конной гвардии, и Чарльз, узнав об этом, “почувствовал пустоту в душе” (55).
Эндрю Паркер-Боулз успел какое-то время повстречаться с принцессой Анной, однако, будучи католиком, не мог составить партию представительнице королевской семьи. К “изумлению и ужасу” (56) старшего брата, в мае 1973 года двадцатидвухлетняя Анна объявила о помолвке с двадцатичетырехлетним Марком Филлипсом, симпатичным капитаном сухопутных войск и заслуженным наездником, завоевавшим золотую медаль на Олимпиаде в Мехико в 1968 году. Они встретились на вечере в честь британской команды после игр, хотя оба признавали, что любовь вспыхнула не с первого взгляда. “Мы сами даже не вспомнили, что уже знакомились в 1968 году, нам об этом сказали другие” (57), – говорит Анна. Чарльз нашел Марка скучным и недалеким, однако проникся сочувствием, когда на будущего зятя обрушилась “корыстная и жестокая любовь” (58) прессы. Королева и Филипп сочли Марка вполне подходящей партией. Как и Тони Сноудон, он происходил из простой семьи, но с Анной его объединяло увлечение конным спортом, и в частности троеборьем.
Свадьба состоялась в среду 14 ноября, на двадцать пятый день рождения Чарльза, в Вестминстерском аббатстве, где собралось полторы тысячи гостей во главе с архиепископом Кентерберийским. Королева в ярко-синем пальто и платье смотрела с улыбкой, как Анна с мужем садятся в знаменитую Стеклянную карету, которая должна была доставить их обратно в Букингемский дворец на свадебный завтрак в кругу семьи. Традиционный выход молодоженов на балкон дворца сопровождался ликующими возгласами пятнадцатитысячной толпы.
День свадьбы был объявлен государственным выходным, поэтому вдоль пути следования процессии выстроились десятки тысяч пришедших посмотреть. Сотни миллионов зрителей в шестнадцати странах мира наблюдали церемонию по телевизору. Как и свадьба Елизаветы и Филиппа четвертью века ранее, пышное бракосочетание их дочери – кареты, военные оркестры, шестнадцать глашатаев с фанфарами, почетный караул – оживило Британию в нелегкие для нее времена.
Весь срок премьерства Хита экономику терзала инфляция и высокая безработица. Попытка пресечь требования о повышении зарплаты от влиятельного профсоюза шахтеров закончилась масштабной забастовкой; не оправдали себя и старания заморозить выплаты, цены, ренту и дивиденды в конце 1972 года. Разбушевавшийся осенью 1973 года кризис практически парализовал страну. В начале 1973 года ОПЕК, Организация стран – экспортеров нефти, подняла цены на нефть на 12%, а четвертая арабо-израильская война, разразившаяся в октябре, когда Египет и Сирия вторглись в Израиль, привела к прямому эмбарго на импорт нефти в Соединенные Штаты и Западную Европу. Поставки топлива сократились, цены выросли в четыре раза, шахтеры грозили новой забастовкой. 13 декабря Хит объявил о введении трехдневной рабочей недели и принудительных отключениях электроэнергии.