Королева
Шрифт:
Словно повторяя историю принцессы Маргарет с Питером Таунсендом, Анна сблизилась с Лоренсом, когда тот поступил в 1986 году на службу при дворе. В письмах, охватывающих период в полтора года, он называл Анну “дорогая”, и написаны они были “с любовью” (61), хотя и без конкретных указаний на интим. Дворец подтвердил подлинность писем, которые “The Sun” передала затем в Скотленд-Ярд. Вскоре после этого Анна с мужем объявили о разъезде, тогда как Лоренс, благодаря негласной поддержке королевы, остался в штате. Публика отреагировала сочувственно, однако для Елизаветы II рухнувший брак дочери стал большим ударом.
Спасение от семейных невзгод Елизавета II искала в коневодстве. В конце 1988 года она прочитала (62) в двух американских журналах, “Blood Horse” и “Florida Horse”, о новом методе заездки, разработанном пятидесятитрехлетним калифорнийским ковбоем по имени Монти Робертс. Отказавшись от взнуздывания и стреноживания однолеток во время приучения к седоку, Робертс изобрел метод, основанный на “сближении-удалении” (63), зрительном контакте и незаметных сигналах, апеллирующих к стадному инстинкту лошади. В юности он активно наблюдал, как укрощают своих своенравных жеребят дикие мустанги, а затем, получив степень психолога и животновода в Калифорнийском политехническом государственном университете в 1955 году, начал тренировать чистокровных скакунов, стремясь уйти от насильственных методов, которые применял его отец.
Королева отправила (64) подполковника сэра Джона Миллера, недавно ушедшего в отставку после двадцати лет службы в должности королевского конюшего – ведающего всеми дворцовыми лошадьми, кроме скаковых, – на ранчо Робертса к северу от Санта-Барбары, чтобы посмотреть демонстрацию метода. Когда Миллер доложил, что новый подход кажется ему интересным, королева пригласила Робертса в Виндзорский замок, чтобы убедиться самой. Робертс согласился провести демонстрацию в течение пяти дней начиная с 10 апреля 1989 года. Елизавета II позвала (65) около двух сотен гостей, на глазах которых ковбою предстояло приучить к седлу шестнадцать лошадей, хотя сама королева гарантировала свое присутствие только на один час первого дня. Если метод окажется приемлемым, она обещала устроить
В субботу перед демонстрацией Робертс с Миллером отправился в замковую школу верховой езды осмотреть недавно сооруженный манеж диаметром пятнадцать метров, предоставленный ему для работы с лошадьми. Там он увидел одетую в бриджи и элегантный жакет королеву, которая стремительным шагом подошла поговорить с Миллером. Она была “целеустремленная, деловая, решительная”, – вспоминает Робертс, совершенно не похожая на тот “впечатанный в сознание образ”, сложившийся по трансляциям из Аскота, Эпсома и Ньюмаркета, – “утонченная леди в вечернем платье, с сумочкой, ступающая плавно и неторопливо, с улыбкой взирающая на выстроившихся перед ней подданных”.
Разом подобравшийся Миллер представил Елизавете II крепкого загорелого ковбоя с живыми голубыми глазами. “Покажите мне эту вашу львиную клетку, – попросила королева, протягивая руку. – Хлыст и табурет понадобятся?” “Она не просто шутила ради красного словца, – свидетельствует Робертс, – она мастерски разряжала атмосферу”.
В девять часов следующего утра он увидел среди зрителей не только Елизавету II, но и принца Филиппа, и королеву-мать, чья кобыла оказалась первой на очереди. Августейшие гости вместе с Миллером, Майклом Клейтоном (редактором журнала “Horse and Hound” – единственным журналистом, удостоившимся дружбы с Елизаветой II) и новым конюшим, подполковником Сеймуром Гилбарт-Денемом, сидели на застекленной смотровой площадке в торце высокого зала со стрельчатыми готическими окнами. Вдоль стен стояли скептически настроенные грумы.
Робертс начал работать, бросив лошади легкий хлопчатобумажный шнур, и та в ответ затрусила по периметру манежа. За следующие четверть часа кобылка, подбадриваемая жестами и взглядами Робертса, успокоилась и даже пошла за тренером, когда тот повернулся к ней спиной. Еще через десять минут она позволила ему дотронуться – в его терминологии, “подключилась”, – а потом дала надеть сбрую и седло. Еще через несколько минут помощник Робертса уже скакал на кобылке по манежу. “Это было великолепно!” – поздравила Робертса Елизавета II, пораженная его мягким, но эффективным подходом. Филипп крепко пожал калифорнийцу руку и поинтересовался, сможет ли тот поработать с упряжными пони. Королева-мать со слезами на глазах призналась, что “мало видела в жизни подобных чудес”.
Робертс с изумлением смотрел, как Елизавета II начала отдавать приказы. “Я удивился. Оказывается, королевы действительно командуют”. Несколько девушек-грумов заподозрили, что Робертс напичкал кобылу транквилизаторами, бросая порошок ей в нос, и сообщили об этом королеве. Та в ответ потребовала ужесточить условия следующей демонстрации и привезти из Хэмптон-Кортских конюшен двух необъезженных жеребцов-трехлеток. Сама она, изменив планы, тоже собиралась вернуться после ланча.
Днем посмотреть набралось уже человек сто. Королева стояла, скрестив руки на груди, прямо у самого манежа и внимательно смотрела вместе со своими девушками-грумами. Жеребцов привели “разгоряченных, огромных, взмыленных”, но Робертс через полчаса занятий обуздал и их. График королевы тут же магическим образом стал свободнее, и она всю неделю приходила на утренние и дневные демонстрации, наблюдая работу американца с двадцатью двумя лошадьми. Еще она обзвонила ведущих тренеров со всей страны, настоятельно рекомендуя посетить последующие организованные ею для Робертса представления в разных городах, а также аккредитовала Майкла Клейтона вести хронику турне в своем журнале. Она даже предоставила Робертсу пуленепробиваемый “форд-скорпио” для поездки.
Дружба между королевой и ковбоем стремительно крепла, подпитываемая общими взглядами на лошадиную психологию и завидными знаниями кровей. За ланчем в саду замка Робертс обстоятельно и четко отвечал на вопросы Елизаветы II своим негромким, но уверенным голосом. “На моих глазах происходил прорыв за рамки затверженного в течение десятилетий традиционного подхода, – вспоминает Робертс. – Королева осознавала, что мой способ лучше” (66).
Его поразило, что она “понимает каждый прием, его смысл и цель” (67). Когда он рассказывал о чем-то ранее неизвестном, королева слушала, примостившись на краешке стула, “как первоклашка”. Не ожидал он и подсказок от ее величества, как лучше донести свою концепцию (68) до английской аудитории. “Поменьше напора, – советовала она, – чтобы не казаться конкурентом, соперником”. В этих рекомендациях ощущалось “небывалое умение ловить настрой – прямо как у лошади”.
Дружба с королевой изменила всю жизнь Монти Робертса. Елизавета II не только переняла его подход и применила в работе со многими своими лошадьми, но и побудила написать автобиографию с изложением своих тренерских методов. Она критиковала черновики, заставляла его переписывать большие фрагменты и знакомила с издателями. Вышедшая в 1997 году книга “Человек, который слушает лошадей” разошлась двухмиллионным тиражом. Королева хвалила калифорнийца не только за написание книги, но и за правильную подачу. Робертс открыл тренировочные центры по всему миру, обучая своей методике около полутора тысяч слушателей в год. И все это время королева неустанно следила за его успехами и дважды в год во время визитов американца в Виндзор узнавала новости. В 2011 году она удостоила (69) Робертса звания почетного кавалера Королевского Викторианского ордена.
Скачки всегда были для королевы источником чистой радости, однако в 1989 году удовольствие от знакомства с Монти Робертсом и новыми возможностями, которые давал его подход, омрачилось разногласиями и разочарованиями – как в скаковом мире, так и за его пределами. Виновником оказался молодой скакун по кличке Нашван от Хайт-ов-Фэшн, призовой кобылы, выведенной королевой десятилетием ранее.
Хайт-ов-Фэшн выиграла пять из своих семи скачек в 1981 и 1982 годах, чем привлекла внимание наследного принца Дубая шейха Хамдана аль-Мактума. Он предложил за лошадь (70) больше миллиона фунтов – баснословную по тем временам сумму за непроверенную, нерожавшую конематку. По совету Генри Порчестера Елизавета II решила продать кобылу и на вырученные деньги купила конюшню в беркширском Вест-Илзли. Проживающий в расположенном неподалеку доме приходского священника, также выкупленном королевой, заслуженный королевский тренер майор Дик Херн подписал на конюшню семилетний договор аренды.
Херн работал у Елизаветы II с 1966 года, тренируя одновременно лошадей других именитых владельцев, в том числе Мактумов. Он же тренировал двух главных королевских фаворитов – Хайклер и Данфермлин – и праздновал победу на Призе Дианы в Виндзорском замке.
В 1984 году Херн сломал шею на охоте. Его парализовало до пояса, однако он мужественно продолжал тренировать, пересев в инвалидное кресло, и выращивать победителей. Четыре года спустя он пережил рецидив и перенес серьезную операцию на сердце. В августе 1988 года, когда Херн приходил в себя в больнице, заслуженный скаковой управляющий Елизаветы II (унаследовавший годом ранее фамильный титул после смерти отца и ныне известный как 7-й граф Карнарвон) сообщил шестидесятисемилетнему тренеру, что по истечении срока аренды на будущий год ему придется покинуть Вест-Илзли. Бессердечие Порчи вызвало волну возмущения в скаковом мире.
Какое-то время Херн продолжал тренировать лошадей Елизаветы II, но в марте 1989 года она объявила, что его заменит Уильям Хейстингс-Басс, будущий граф Хантингтон. Теперь все возмущавшиеся Карнарвоном (71) ополчились на королеву – не только за увольнение тренера, но и за выселение его из дома священника, где он жил с 1962 года. Как сообщил Роберту Феллоузу Иэн Болдинг, близкий друг Херна: “Если я не пристрою куда-нибудь Дика Херна, от королевы отвернутся все, и ее лошадей, чего доброго, освищут в круге почета победителей” (72).
До этого не дошло. Однако в мае, когда Нашван, которого Херн тренировал для Мактума, выиграл забег в Ньюмаркете, зрители приветствовали тренера “бурными и продолжительными аплодисментами” (73), а тот неистово махал шляпой лошади, вбегающей в круг почета победителей. “Королева совершила, казалось бы, невозможное, – поделился Вудро Уайатт с женой 18-го графа Дерби Изабель. – Она превращает жокей-клуб и скаковую публику в республиканцев” (74).
Однако худшее – по крайней мере, для такого амбициозного владельца, как королева, – было еще впереди. 7 июня Елизавета II посетила Эпсомское дерби, самые желанные и не выигранные пока скачки. Тем досаднее было смотреть, как первым, обогнав соперников на пять корпусов, финиширует не кто иной, как Нашван – упущенный ею скакун.
К тому времени она уже поняла (75) ошибочность карнарвоновского совета и оставила Херна работать на конюшне Вест-Илзли на весь 1990 год, разделив тренерскую нагрузку между ним и Хейстингс-Бассом. Что еще существеннее, она разрешила ему жить в доме священника, сколько он пожелает. Мактумы купили и переоборудовали для заслуженного тренера новую конюшню, и он успешно служил у них до ухода на пенсию в 1997 году. Прощением самой большой оплошности за всю свою карьеру коневода Елизавета II обязана прежде всего великодушию Херна, который сердечно благодарил ее после Эпсомского дерби и не сказал о ней ни одного дурного слова.Новый год принес долгожданное разрешение одной из самых острых проблем царствования Елизаветы II. Новый белый президент ЮАР Фредерик Виллем де Клерк сделал 2 февраля 1990 года сенсационное заявление, пообещав освободить Нельсона Манделу, руководителя Африканского национального конгресса, отсидевшего двадцать семь лет за сопротивление политике апартеида. Девять дней спустя Мандела вышел из ворот тюрьмы свободным человеком. Де Клерк легализовал АНК и приступил к уничтожению апартеида и подготовке к всеобщим демократическим выборам.
Оба руководителя уступали давлению изнутри страны и извне, и в 1993 году их успешное примирение принесло им Нобелевскую премию мира. Мандела придавал существенное значение антиапартеидной позиции, занятой Содружеством, а также роли королевы в сохранении единства организации. “Санни Рамфал [генеральный секретарь Содружества] заседал в Лондоне с [Табо] Мбеки и [Оливером] Тамбо из АНК, – вспоминает представитель Канады Брайан Малруни. – Он был в курсе всего, что происходило в Содружестве, а эти двое, соответственно, передавали все Манделе. В плане морального руководства Мандела обязан спасением ЮАР Содружеству” (76).
Разрядка напряженности в ЮАР принесла облегчение и Маргарет Тэтчер, вступающей в одиннадцатый год премьерства после трех одержанных тори побед на выборах – в 1979, 1983 и 1987 годах. Тяжелые
В июле 1990 года Дэвид Эрли предложил премьер-министру новую схему финансирования по цивильному листу. Внедрив основную массу предложенных Питом реформ, он продемонстрировал правительству, что сановники – “хозяева собственной судьбы” (77). Эрли предлагал вернуться к прежней модели финансирования с фиксированной суммой на десять лет, как делалось по Закону о цивильном листе 1972 года, от которого в 1975 году отказались лейбористы в пользу ежегодных запросов на повышение. Тэтчер согласилась поднять ежегодные выплаты с 5,1 миллиона фунтов до 7,9 миллиона к 2000 году.
Убедившись в профессионализме и компетентности советников королевы, премьер-министр передала управление финансами жилых королевских резиденций из ведения Министерства окружающей среды в ведение двора, а Майкла Пита назначили директором финансовой и хозяйственной служб. Тэтчер в защиту новой модели цивильного листа подчеркнула, что он “придаст короне достоинства и стабильности” (78), поскольку “подавляющее большинство населения страны считает королевскую семью величайшей ценностью Великобритании и безмерно восхищается ее деятельностью”.
Несмотря на многочисленные достижения Тэтчер, оппозиция среди избирателей и внутри самой Консервативной партии росла. Увеличивая бюджет местного самоуправления, Тэтчер отменила налоги на собственность, заменив их подушным налогом на избирателей, одинаковым для всех взрослых граждан. Тем не менее местные власти, воспользовавшись новой системой, повернули все так, что малоимущим пришлось платить намного больше, чем прежде. Массовое недовольство избирательным налогом ставило под сомнение победу тори на выборах 1991 года.
Либеральным участникам партии тори не нравилась “евроскептическая” позиция Тэтчер по отношению к ЕЭС, стремящемуся после окончания холодной войны к большей интеграции. Тэтчер выступала категорически против отказа от фунта стерлингов в пользу единой европейской валюты, пропагандируемой рядом главных министров. Один из них, министр иностранных дел Джеффри Хоу, в знак протеста подал в отставку 1 ноября 1990 года. Через две недели Майкл Хеселтайн, возглавлявший кабинет Тэтчер в 1986 году, выступил претендентом на роль лидера партии.
Несмотря на перевес после первого тура голосования во вторник 20 ноября, для убедительной победы Тэтчер, согласно партийным правилам, требовалось большее преимущество. В среду, настроенная на успех во втором туре, она прилетела в Лондон из Парижа (79), где находилась во время первого этапа голосования. Однако, посовещавшись со своими главными сторонниками, она решила переговорить с каждым из министров кабинета по очереди. Один за другим ее верные доселе вассалы утверждали, что голосование будет проиграно. К вечеру премьер решила снять свою кандидатуру и не искушать судьбу. В четверг утром она явилась в Букингемский дворец предупредить королеву о предстоящем уходе в отставку. “Королева очень понимающий человек, – отзывалась Тэтчер после. – Она согласилась, что я принимаю правильное решение. <…> Грустно было сознавать, что кончились мои визиты во дворец в качестве премьер-министра, длившиеся одиннадцать с половиной лет” (80).
На втором туре голосования, 27 ноября, Майкла Хеселтайна победил Джон Мейджор – министр финансов и предпочтительный преемник Тэтчер. На следующее утро она подала королеве прошение об отставке, а через три четверти часа Мейджор прибыл во дворец принимать поручение суверена формировать правительство. В возрасте сорока семи лет он стал самым молодым премьером за столетие с лишним.
Елизавета II продемонстрировала Тэтчер свою признательность, удостоив ее двух самых престижных персональных наград – ордена Подвязки и ордена “За заслуги”. Последний был учрежден в 1902 году королем Эдуардом VII, и число его кавалеров, как и в ордене Подвязки, не превышает одновременно двадцати четырех человек, среди которых из бывших премьер-министров значились лишь трое – Уинстон Черчилль, Клемент Эттли и Гарольд Макмиллан. “Ордена Подвязки удостаиваются (81) со временем все бывшие премьеры, а вот орден “За заслуги” получают в основном ученые и академики. Поэтому для Тэтчер он дорогого стоил”, – утверждает давний ее советник Чарльз Пауэлл.
Королева-мать, глубоко огорченная уходом Тэтчер, называла ее “большой патриоткой” (82) и надеялась увидеть среди гостей Балморала после отставки. “Она говорит, что, по мнению королевской семьи, с ней обошлись крайне несправедливо и просто отвратительно, – записал в дневнике друживший с Тэтчер Вудро Уайатт через два дня после ее ухода с должности. – Они восхищаются ею, считают ее замечательным премьером, который много сделал для Британии, не только внутри страны, но и на международной арене”. По утверждению Уайатта, все слухи о том, что королева якобы недолюбливала Тэтчер, – “сплошной вымысел”.“Критика достигнет цели, даже если будет чуточку мягче, добрее и сочувственнее”.
Королева Елизавета II выступает с речью “Annus Horribilis” о постигших ее семью невзгодах. Ноябрь 1992 года. Tim Graham/Getty Images
Глава шестнадцатая Annus Horribilis
Из всех премьер-министров Елизаветы II Джон Мейджор обладал самым незаурядным происхождением. Его отец, отправившись пытать счастья в Соединенных Штатах, работал сперва на сталепрокатном заводе Питтсбурга, затем ушел в цирк воздушным гимнастом и выступал на подмостках Америки и Британии. После смерти первой супруги он женился на молодой танцовщице, а затем открыл фирму по продаже садовых украшений. Джон, четвертый ребенок в семье, родился, когда отцу было шестьдесят четыре и семья переживала финансовые неурядицы.
Мейджоры переехали в брикстонские трущобы, Джону пришлось в шестнадцать лет уйти из школы, чтобы помогать родителям. Он подрабатывал, чем только мог, пока не занялся банковским делом, где и добился успеха. Заинтересовавшись политикой, он дорос от муниципального совета до парламента и в 1987 году вошел в кабинет министров Тэтчер. Его ценили за “твердую руку”, дотошность, целеустремленность и проницательность.
Вступив в должность премьера, Мейджор первым делом постарался примирить враждующие фракции в партии тори. Через пять месяцев он упразднил ненавистный налог с избирателей, заменив его модифицированным налогом на собственность, исчисляющимся из стоимости жилья и количества проживающих. Он приумножил экономические достижения эпохи Тэтчер и выторговал выигрышные условия по Маастрихтским соглашениям 1991 года, позволявшим Британии остаться в составе укрепленного Евросоюза (бывшего ЕЭС), не теряя независимости в вопросах заработной платы, здравоохранения и безопасности и не отказываясь от фунта в пользу единой континентальной валюты.
В присутствии придворных королева обращалась с учтивым Мейджором так же, как с его резкой предшественницей. “Я не видел никакой разницы” (1), – утверждал один из ее старших советников. Мейджор перед аудиенциями “совершенно не волновался и не зажимался. После встречи, заходя к личным секретарям, он почти неизменно беседовал о крикете”.
Вскоре после прихода к власти нового премьера Британия вступила в коалицию с Соединенными Штатами и тридцатью другими странами, созданную для освобождения Кувейта от иракских войск, введенных туда в августе 1990 года. Британские силы сыграли ключевую роль в воздушной бомбардировке Ирака, начавшейся 17 января 1991 года, и последующей наземной операции, которая 28 февраля завершилась победой. Мейджор регулярно отчитывался перед Елизаветой II о ходе кампании, и, когда в воскресенье 24 января сухопутные войска перешли в атаку, королева выступила с первой речью о войне за все время своего царствования, заверив страну, что молится о победе.
Прекращение огня положило конец оккупации Кувейта, однако иракский диктатор Саддам Хусейн по-прежнему оставался у власти. Тем не менее войну провозгласили гигантской победой Мейджора и преемника Рейгана Джорджа Буша. Оба руководителя тесно сблизились как союзники, “которых многое объединяет” (2), – писал посол Буша в Британии Рэй Сайтц.
Три месяца спустя Буш принимал Елизавету II в Вашингтоне с третьим государственным визитом. Аристократы Буши без труда нашли общий язык с Виндзорами. Сорок первый президент США и герцог Эдинбургский были ровесниками, оба участвовали в тихоокеанских сражениях во время Второй мировой. Кроме того, два семейства сближали англосаксонские традиции и ценности, а также общие знакомые – например, гостеприимные кентуккийцы Уилл и Сара Фэриш. “Королева держится довольно официально, – вспоминал Буш. – Однако в ее сдержанности нет высокомерия. В двух словах не объяснить, но на самом деле с ней очень и очень легко. Беседа завязывается без труда” (3).
Елизавета II прибыла в Вашингтон во вторник 14 мая, когда еще не остыла признательность Штатов за помощь в войне в заливе. Буш устроил пышную встречу на Южной лужайке Белого дома – с военным оркестром, барабанно-флейтовым отрядом и одновременным залпом двадцати одной гаубицы в сквере “Эллипс”. Однако после цветистых речей в честь “друзей свободы” (4) и Буш, и его помощники забыли выдвинуть подножку на трибуне для миниатюрной королевы, выступавшей после высокого (метр восемьдесят пять) президента. Поэтому во время ответной речи Елизавету II почти не было видно за микрофонами, и телезрителям оставалось разглядывать лишь очки под широкой фиолетовой шляпой в белую полоску.
На скромном обеде в частных покоях Белого дома с членами семьи Буш, британским и американским послами и Фэришами “все от души посмеялись” над неувязкой с трибуной (5). Как свидетельствует Буш, “чувство юмора королевы помогло сгладить неловкость”. Кроме того, шестидесятипятилетняя Елизавета II впервые увидела старшего сына руководителя Штатов, сорокачетырехлетнего Джорджа Буша-младшего, будущего сорок третьего президента, который в то время заведовал бейсбольной командой “Техасские рейнджеры”. “Лукавая искорка в ее взгляде подсказывала, что можно не напрягаться, – вспоминает он. – К моей радости, королева действительно не старалась продемонстрировать превосходство” (6).
Буш-младший сообщил Елизавете II, что его ковбойские сапоги шьются на заказ и обычно на них выбито “Техасские рейнджеры”.
– И на этих тоже? – полюбопытствовала ее величество.
– Нет, мэм, – пошутил молодой Буш. – На этих “Боже, храни королеву!” (7).
– Вы, кажется, в семье белая ворона? – лукаво поинтересовалась развеселившаяся Елизавета II.
– Похоже.
– Ничего, они в любой семье есть, – обнадежила королева.
– А в вашей кто?
– Не отвечайте! – предостерегла первая леди.