Коронованный наемник
Шрифт:
Но всего хуже было другое. Леголас мог снести все эти беды, пока сам оставался верен себе и знал, кто он такой. Но, долго и неотрывно глядя на свое отражение в начищенной кирасе, он решил, что бездействие лишь надломит его. А значит, лишь дождаться бы рассвета – и в путь, к развалинам знахарского дома, на поиски таинственной фляги… И тут же ощутил, что вовсе не хочет рассвета. Ночь влекла его в дорогу, прямо сейчас, не откладывая. И тьма, смолой облепившая окна, неожиданно показалась уютной и понятной, словно по-прежнему свисавший с постели меховой плед.
Он не стал противиться этому чувству, он устал день за днем противиться самому себе. Он лишь собрал оружие, укрыл капюшоном лицо и вышел из замка. Все кругом было чужим.
Шаги сами собой замедлились, и принц остановился, словно скованный холодом. А какой, собственно, народ у него есть? Быть может, он чужой теперь эльфам, если даже отцов подарок, твердый кусок драгоценного металла, умеет ненавидеть его? Но разве оркам он стал теперь своим? Коротко зарычав, Леголас рванул ворот камзола. Нужно было остановиться. Этот позорный, отвратительный недуг изуродовал не лишь его тело, но и разум. Какого Моргота ему становиться оркам «своим»? Да, он стал безобразен, да, тьма теперь ближе ему, чем солнечный свет, но это лишь болезнь тела…Внутри он остался тем же, кем был. Он остался эльфом. Пусть сейчас не время являться в Лихолесье, так как любой королевский отпрыск, сраженный дурной хворью, не должен представать перед глазами подданных. Пусть… Но у него есть его отряд. Эти несгибаемые, непогрешимые пятьдесят лихолесцев, что всегда шли за ним, не оглядываясь. Разве Сарн отвернулся от него? Разве отказался пожать изувеченную руку? Прочь вздорные сомнения. У него есть сейчас цель, и он пойдет к ней пешком, если уж конь ему больше не помощник…
…Ночной лес был тих и до странности дружелюбен. Леголас стремительно шагал вперед, не замечая, что давно сошел с тропы. Эльфийские сапоги по-прежнему легко ступали по глубокому снегу, не погружаясь даже по щиколотку. Только тьма теперь не вызывала инстинктивной потребности покрепче сжимать древко лука и настораживать чутье. Она укрывала лихолесца надежным покровом, даря чувство безопасности. Это было всего непонятней, всего непостижимей… Леса Ирин-Таура были весьма зловещим местом в ночное время. В отличие от Лихолесья, здесь водились варги. А уж о новых обитателях княжества и вовсе не хотелось вспоминать. Однако в снежной полутьме был разлит невероятный покой. Тени ветвей, отчеканенные луной, перекрещивались на синеватом снегу чернильными мазками, уханье филина далеко разносилось в стеклянно-стылом воздухе. То была дивная ночь…
Леголас не считал часов, он знал, что путь предстоит долгий, а потому шагал вперед, не задумываясь о времени. Его сейчас занимало другое. Сумеет ли он найти хижину?
Всего несколько лиг спустя, он почувствовал, как владевшее им смятение отступило, и тягостные мысли уже не было нужды держать в узде. Все беды от бездействия… Чем сидеть взаперти и прятаться от своих несчастий – уж быстрее руки на себя наложить. Идти, идти вперед, и там непременно отыщется выход. Давно ли он сам говорил князю: любая болезнь откуда-то берется и как-то излечивается. Ведь исцелился же неизвестный ему Таргис… А значит выход есть. И если для этого нужно обратиться к Чернокровым… Что ж, у эльфа Леголаса не было бы шансов столковаться с этим племенем. У полу-орка же Леголаса шанс есть. Найти бы только эрвигову флягу, что может открыть ему дорогу к этим так хорошо знакомым ему и, как оказалось, абсолютно загадочным для него существам…
Он шел, не останавливаясь, не чувствуя усталости. Лес, казалось, сам вел его за собой, указывая дорогу,
Осталась позади вторая деревня, и эльф заметил, что чернота ночного неба начинает выцветать. Близилось утро, и это открытие укололо Леголаса беспокойством. Если день будет ясен, как повлияет на него свет солнца? Ему необходимо достичь поляны, где в тот день, сейчас кажущийся таким далеким, его сбросил конь. Верхом этот путь занимал не больше семи часов, но сейчас он идет пешком, и, даже ведомый этим странным, не свойственным ему прежде чутьем, за целую ночь он одолел едва полпути. И тут же лихолесец вспомнил: орки подчас осаждали города неделями. И солнечный свет не заставлял их снимать осаду. Они просто опускали забрала шлемов, защищая лица от прямых лучей. А значит, капюшон плаща позволит ему продолжать путь даже под полуденным сиянием солнца. Эру, и это он… Он, что так любил яркие лучи Анора, блаженно подставлял им лицо на открытых тропах Лихолесья, а в жаркие дни сбрасывал камзол и расшнуровывал тунику. Как часто отец, входя в его покои поздним вечером, касался загорелого плеча холеным пальцем, усмешливо качал головой и ворчал, что ему подбросили вместо родного сына харадского сироту…
Леголас встряхнул головой, отбрасывая вздорные мысли. К Морготу, в три тысячи лет смешно предаваться воспоминаниям. Лучше прибавить шагу. Через час-другой должен показаться форт Эртуила, примостившийся у большого болота с непоэтичным, но правдивым названием Зеленая Пасть. Стоило подумать об этом, и за горло снова взяла липкая рука. Еще недавно он влетал в этот форт на коне, радостно встречаемый своими дружинниками, сейчас же пешком крадется окольной тропой, стараясь не попасться на глаза соратникам, которые наверняка давно встревожены его отсутствием.
Вероятно, дальнейший путь так и был бы посвящен непрерывной борьбе с этими бесплодными терзаниями, но тут предрассветный ветер заскрипел промерзшими ветвями, словно выпутываясь из косматых сосновых крон. Навстречу лихолесцу полетела мелкая, колючая снежная крупа, принеся с собой терпкий запах пожарища.
Леголас замер, втягивая отравленный студеный воздух. Это не лес… все, что могло гореть в чащах Ирин-Таура, густо укрыто снегом. Ветер нес едкую смолистую горечь – так пахнут обуглившиеся бревна, недавно отесанные и еще таящие в сердцевине остатки вязких соков живого дерева. Это форт. И ночь не пульсирует отдаленным грохотом, криками и свистом, что возвещают о бое, и предрассветная тьма покойна и тиха, не озаренная ни единым отблеском горящего где-то огня.
А значит, тот бой уже отгремел, и пожары уже отпылали. Но что же с гарнизоном? Считают ли они сейчас павших и сгребают уголья, или же тишина эта – знак того, что форт лежит в руинах, погребя под собой как тех, кому лихолесский принц обещал защиту, так и других, кому он эту защиту поручил?
Леголас часто и рвано задышал, чувствуя, как со дна души поднимается отчаянная, больная злоба, сорвался с места и помчался во тьму, туда, откуда несся этот горький смрад.
Он мог это предотвратить. Как? Да разве дело в этом? Он как угодно, любой ценой должен был не допустить этого. И что же? Пока здесь кипел кровавый котел, он валялся на полу своих покоев в Тон-Гарте, хрипя от боли и не помня собственного имени. Он должен был быть здесь, он должен был привести подмогу. Он сам руководил возведением фортов – так неужели не придумал бы, как отстоять свое детище?