Коронованный наемник
Шрифт:
Да, все пять фортов атакованы. Да, три из них пали, но гарнизонам позволили уйти, господин не велел проливать лишнюю кровь. Оленья горка сожжена, а форт у излучины невредим. Но это ненадолго… Скоро атаки будут возобновлены…
– Справно поешь, менестрель поганокровый, – Леголас перехватил кинжал поудобней, – а теперь новую балладу заводи. Кто такой ваш господин? Как его звать? И какую цель он преследует?
– Я не знаю его целей… – орк закашлялся, – я всего лишь солдат. Я знаю общий план кампании, но не ее детали.
Лихолесец задумчиво посмотрел
– Не знаешь? – рявкнул он, – а если я тебе память освежу?
С этими словами, он вскинул клинок и поднес к правому глазу орка.
– Я вырежу его медленно и нежно, – процедил он, – а потом второй. Ты не умрешь. Зато, быть может, вспомнишь что-то новое.
Орк захрипел:
– Сармагат. Господина зовут Сармагат. Он велик, мудр и милосерден. Но я не знаю, зачем он нарушает мир с Ирин-Тауром… Я ничего не знаю о его замыслах… Прошу тебя, незнакомец… Убей меня, но не уродуй лица… Я не знаю, из какого ты племени и что делаешь здесь один. Но у нас не заведено тщательно опознавать павших. Меня бросят в первый же овраг… Я недавно женился. Моя жена даже не узнает, что я мертв. Она будет ждать… А она еще так молода, пусть она снова… Пусть она живет, а не ждет впустую…
Леголас окаменел… Эти отрывистые слова вновь перевернули что-то в действительности, давно утратившей всякие законы и основы, и опять резко и бесцеремонно ткнули его в незамеченную им новую суть вещей. Он еще недавно трепетал от счастья, видя свою все еще красную кровь, что по-прежнему делала его эльфом. А сейчас со сладострастным упоением пытал этого отвратительного соглядатая, в последние минуты думавшего о своей жене, которую обречет на вечное вдовство. Эру, как же низко он пал… И ни при чем были искаженные черты когда-то красивого лица, и ни при чем были когтистые лапы… Когда успела поселиться в нем эта зловонная душевная гниль? Как же он не заметил заведшейся в его чистой сути коросты, занятый внешними изменениями?
Уронив кинжал, лихолесец поднялся на ноги и шагнул назад, чувствуя в горле тошнотный, едкий ком. Несколько секунд он молча глядел в небо, а потом снова опустился на колени возле орка. Схватил кинжал и разрезал ремни, стягивавшие пленника.
– Убирайся, – пробормотал он, – я знаю, что изранил тебя, но если ты подохнешь – это не моя забота. Я делаю сейчас худшую глупость в своей жизни.
Следующие слова были готовы сорваться с языка, но Леголас спохватился: орк принимал его за шпиона-одиночку, как и давешний командир. Его не нужно было разубеждать.
– Мой сеньор не простит мне, если узнает, что я отпустил чужого шпиона. Только далось вам это нищее княжество… Пошел прочь, я могу передумать.
Орк прекрасно понял Леголаса. Не испытывая судьбу, он нетвердо поднялся на ноги
Лихолесец остался один. Нагнувшись, зачерпнул немного снега и отер пылающее лицо. Руки мелко подрагивали, но дурнота начала отступать. В последний раз взглянув на истоптанный участок, покрытый черными кровавыми пятнами, Леголас отвернулся и стремительно зашагал назад, туда, где оставил Селевона.
На прогалине, укрытой испещренной прорехами тенью огромного дерева, снег лежал плотной хрусткой глазурью. Похоже, здесь давно никто не тревожил белого ковра. Отсюда Леголаса в беспамятстве забрал Эрвиг.
Оглядевшись и немного подумав, Леголас прикинул, в какой стороне находились болота, и уверенно двинул варга по едва заметной просеке в густом лесу. Не более чем через час она расширилась, и Леголас с удивлением понял, что именно здесь он встретился с лучниками Эртуила. Значит, он совсем недалеко от развалин хижины.
Видимо, со смертью старого знахаря его ворожба потеряла силу, поскольку Леголас, ни разу не сбившись с пути, вскоре выбрался из леса на неширокую, гладкую тропу, плавным поворотом огибавшую опушку и приведшую его прямо к занесенному снегом остову эрвигова жилища. Местами обсыпавшиеся стены все так же стояли, выделяясь чернотой из-под снежных наметов. Каменная труба очага, закопченная, но невредимая, высилась над пепелищем, словно безмолвный страж одинокой могилы, сейчас казавшейся лишь неприметным холмиком под толстым белым покрывалом.
Спешившись, Леголас с невольным трепетом шагнул к руинам. Отчего-то было неловко нарушать эту безупречную белизну и тишь.
Но сзади негромко фыркнул Селевон, и Леголас ощутил, как жутковатое, благоговейное чувство отступает. Итак… Эрвиг в дневнике упомянул, что фляга стояла на полке над камином. К счастью, очаг цел, значит, искать нужно вокруг него…
Под снегом поиски были непросты. Рушащаяся крыша смела все, что было расставлено на камине, полках и столе, и теперь покореженные огнем остатки стропил, черепки посуды, обломки мебели, разнообразная утварь, помятая и обугленная, образовывали сплошной хаос, в котором, казалось, ничего невозможно разыскать.
Но лихолесского принца трудно было смутить. Начав от каминной трубы, он принялся методично разбирать завалы обгоревших балок. Два часа спустя, весь в саже, он уже стоял на расчищенном участке комнаты вокруг очага. В омерзительном месиве угля, золы и растаявшего снега грудами лежали обломки, осколки, подчас непонятно, чем бывшие прежде. Уцелела ли фляга в этом огненном аду? Ну же, меньше рассуждений…
… Одежда насквозь пропиталась ледяной черной жижей, пальцы закоченели, в сапогах гадко хлюпала грязная талая вода. Обугленные куски досок крошились в руках, ложки превратились в бесформенные комочки олова, и лихолесцу все тревожней было думать о том, что бесценный для него артефакт сгинул в раскаленной топке пожара. Он обшарил угол, где стоял стол, ставший грудой головешек, обыскал все вокруг камина, но не нашел ничего, похожего на флягу.