Коронованный наемник

Serpent

Сарн стоял на площадке сторожевой башни, той самой, где Иниваэль некогда впервые поведал Леголасу свои тревоги. Ветер трепал расплетенные волосы, обметанные надо лбом прилипшими снежинками, раздражающе ныло заживающее плечо, но эльф не ощущал ни боли, ни холода. Внутри сплелся тугой узел, не дававший ни опустить плечи, ни глубоко вздохнуть. За могучим городским частоколом простирался необъятный лес, неприютный, чужой и грозный. Там скрывались невидимые враги и ненадежные союзники, там прятались ужасные существа, невиновные ни в своей кровожадности, ни своем уродстве. Где-то там был друг… Единственный близкий друг, которому он не умел помочь. Жив ли он еще? Страдает ли? Есть ли ему, где преклонить

голову этой ветреной, лютой ночью? А здесь, в этом опостылевшем городе, сейчас складывали походный скарб восемнадцать соплеменников. Он привык называть их братьями и безоглядно им доверять. Совсем недавно они сражались на одних полях и пили за одни победы. А завтра они уходят, не оглядываясь, уверенные в своем решении. Вправе он был их осуждать? Наверное, нет. Но Эру… Балроговы предатели… Как знать, вернутся ли они на родину живыми... И Сарн чувствовал, как шевелится в груди этот тугой узел, и знал, что может до зубовного скрежета ненавидеть их за это бегство, но не сумеет не тревожиться о них.

– Рыцарь, – раздался позади него заглушаемый ветром голос. Эльф обернулся: на последней ступеньке винтовой лестницы стояла княжна.

Сармагат неловко повел плечами – видимо, скоро будет метель. Старые раны всегда донимали его назойливым нытьем перед непогодой. Однако к физическим неудобствам ему давно было не привыкать, зато новости были хороши… С фортами покончено, столица замерла в ожидании. Продлить бы это ожидание еще несколько недель, чтоб напряжение и страх звенели струнами, словно арфа на ветру… Но орк отчего-то чувствовал, что устал от затянувшейся игры. Пора было начинать последний этап. Он слишком долго его ждал…

Снова раздраженно передернув плечами, Сармагат плеснул вина из стоящего на столе кувшина, отпил и поморщился. Как люди пьют подобную дрянь, да еще считают его изыском? Тугхаш, например, обожает это вино.

При этой мысли хорошее настроение мгновенно дало трещину. Тугхаш давно не приезжает и не подает о себе вестей… Не случилось ли беды? Прячется в Тон-Гарте? Или просто сердится? Люди, людишки, человечки… Как трудно им разобраться в своих привязанностях и чаяниях, как больно и тяжело они разделяют подчас любовь, долг и обязательства. Тугхаш так же мечется между сердцем, совестью и разумом, и Сармагату порой отчаянно хочется помочь… К балрогам! Орк в сердцах опрокинул в глотку отвратительное вино и с грохотом отшвырнул кубок. Где тебя носит, Тугхаш? Неужели не понимаешь, что он тревожится? Хочешь наказать за деспотизм и тяжелый нрав? Или же юбка самозванки все же стала тебе дороже? Люди… Ветреные, самовлюбленные, непостоянные… Упаси его Мелькор!

Злость захлестнула Сармагата жгучей волной, зашумела в ушах, заклокотала в горле, орк часто задышал, стискивая когтистые пальцы. Внезапный стук в дверь лишь сильнее разъярил его, и Сармагат рявкнул так, что отозвалась медная посуда на столе:

– Кого принесло?!!!

Но дверь распахнулась, и на пороге показался часовой. За ним маячила какая-то темная фигура, и слышалось хриплое дыхание.

– Мой господин, явился лазутчик. Ранен, имеет важное донесение. Зело спешил.

– Впусти, – проворчал Сармагат, и из-за спины часового показался орк в легких доспехах. Он хромал, на лице виднелось несколько глубоких порезов, левая рука была неловко прижата к боку – похоже, в ней было повреждено сухожилие. Вождь приподнял брови – эти раны мало походили на боевые, скорее, то были следы пыток…

– Входи, – уже ровно проговорил Сармагат, опускаясь в кресло. Гнев в одночасье остыл, вытесненный интересом. Кто в этом жалком княжестве осмелился пытать орка?

Лазутчик, подбодренный этим приветствием, поклонился.

– Мой вождь, меня зовут Гроул, я был участником осады

форта Четыре Холма. После того, как гарнизон покинул форт, я следовал за ним, чтобы убедиться, что эльфы ведут людей в Тон-Гарт. Но меня перехватили. Стыжусь сознаться, я глупо попался в руки другому шпиону…

Гроул запнулся. Пересохшие губы его подрагивали, на лбу выступили крупные капли пота.

– Мой господин… я… я… Он пытал меня…

– Говори по существу, – поморщился Сармагат. Он ощущал исходящие от лазутчика волны животного страха. Несомненно, дуралей немало выложил мучителю и теперь трепещет, ожидая наказания. Однако, он жив. Значит, сумел вырваться из западни. А Гроул меж тем торопливо говорил, словно спеша не растерять решимости:

– Я сказал ему, что будут повторены осады, что после падения фортов будет атакован Тон-Гарт. И я… я сказал ему ваше имя…

При этих словах лицо лазутчика совершенно посерело, кадык нервно задергался. Сармагат же молча смотрел в полные ужаса глаза.

– Так… Недурно. Но ты забыл рассказать мне главное. Кто он, этот загадочный шпион?

– Я не знаю, господин, – голос Гроула прозвучал надтреснуто, и орк откашлялся, – я никогда не видел его… Он странный. Орк, но не нашего племени… Высок, ловок, справен ликом. Но золотоволос, навроде эльфа. Я еще подумал, как он этакую срамоту под шлем не прячет. Плащ зеленый… Пряжка такая… чудная, узорная…

Сармагат задумчиво покусал нижнюю губу:

– Золотоволос… Отделал он тебя славно, не больно чинился, однако, ты здесь, хотя по всем законам здравого смысла должен гнить в лесу. Если ты не убил его, как тебе удалось сбежать?

– Я не сбегал, – на челюсти Гроула вздулись желваки, – он отпустил меня…

– Отпустил?!! – Сармагат вылупился на лазутчика, словно у того вдруг выросла вторая голова, но тут же взял себя в руки и снова заговорил ровно и бесстрастно, – чем ты подкупил его? Или же он вдруг узрел Мелькоров лик среди облаков?

– Он просто велел мне уходить, покуда он не передумал. И еще добавил, что делает глупость. Я просто упомянул свою молодую жену…

Вождь поднял брови. Опустил. А потом медленно поднялся из кресла:

– Что ж, хорошо. Двадцать плетей за скудоумие и болтливость. Пошел вон.

Гроул стоял на месте. Двадцать плетей… Двадцать жалких ударов, когда он был уверен, что выйдет отсюда только за тем, чтоб быть без затей обезглавленным.

– Чего ты ждешь? – вырвал его из оцепенения рык Сармагата, и орк стремглав выбежал из зала.

Сармагат же подошел к очагу и оперся о горячие камни руками.

Это мог быть только лихолесский принц… Какой еще «золотоволосый орк» заинтересовался бы планом разгрома фортов? Но, совершенно по-орочьи истязая шпиона, он не довел дело до конца, по-эльфийски проявив то, что сами эльфы называют милосердием, а менее сентиментальные расы – идиотизмом. Впрочем, будь принц столь мягкосердечен от природы – едва ли он дожил бы до этого дня. Нет, это другое. В нем все еще жив эльф, и эльф этот борется за жизнь иногда довольно нелепыми способами. Итак, Леголас теперь знает имя своего противника. Ну что ж, тем лучше. Самое время подстегнуть коней…

Но эти занятные мысли прервал новый нетерпеливый стук в дверь. На ворчливое «входи!» в зал почти ворвался Таргис. Его лицо раскраснелось, обожженное морозом, к опушке камзола прилипли снежные комья, а сапоги были насквозь мокры:

– Мой господин, – голос Таргиса вибрировал от нетерпения, – я привез из Тон-Гарта новости чрезвычайной важности! О болезни принца эльфов стало известно, все пять фортов покинуты, в городе неразбериха. Принц исчез, в его отряде бунт. Восемнадцать лихолесцев изменили присяге и уходят назад, за реку. Новым комендантом гарнизона Тон-Гарта назначен некий Сарн, правая рука кронпринца.