Кошмарное преступление в курятнике
Шрифт:
— Значит, необходимо срочно убедить всех троих, — нетерпеливо перебил Кашалот, — что на территории КОАППа им будет обеспечена полнейшая, стопроцентная безопасность. Я готов хоть сейчас подписать гарантийное письмо!
— Сейчас-то ни к чему, — охладила его пыл Сова. — Успеешь еще, не к спеху. Потому как на зимовке они.
Из дальнейших ее слов вырисовывалась неутешительная картина. Наши вальдшнепы (а они, как и многие другие существа, причем не только пернатые, делятся на
— И что им на родине не сидится? — проворчал Рак с осуждением. — Кто их отсюда гонит?
— Не «кто», а «что», — поправила Стрекоза. — Их гонит холод!
— Не говори чего не знаешь, — осадила ее Сова. — Не от холода вовсе птицы на зиму улетают — от бескормицы. Печка в птичьем теле надежная, кому хошь градусник поставь: у крупной птицы градусов сорок набежит, у мелкой и того больше — сорок два, сорок три, а то и все сорок пять. Тут не то что сам от холода не закоченеешь — птенцов высиживать можно! Вон Клест аж в к феврале, в самую стужу, детишек выводит — лишь бы шишек было вдоволь еловых да сосновых. А Королёк? Уж на что махонький, северным колибри величают, шесть граммов весит — в чем душа держится… Мороз, деревья от стужи трещат, а Корольку хоть бы что только бы корм был!
— Мда-а, — протянул Гепард, — тем, кто добывает корм из-под земли, зимой это делать несколько затруднительно: в мерзлый грунт клюв не воткнешь.
— Что ж, не спорю, трудно, — сказал Удильщик. — А кому сейчас легко? Вот и получается, что Вальдшнеп, Дупель, Бекас и прочие перелетные птицы оставляют Родину в трудную минуту в поисках легкой жизни.
— Я с вами решительно не согласен! — твердо заявил Кашалот. — Ведь насколько я понял, речь идет не о том, чтобы легче жить, а о том, чтобы элементарно выжить…
— То-то и оно, — поддержала Сова. — Сам смекни, Удильщик: кому будет польза, ежели они, сердешные, с голодухи ноги протянут?
— Так что же, — риторически вопросил Рак, — мы должны спокойно взирать, как ценные специалисты стаями улетают в дальние края?
— Но они же каждую весну возвращаются, — вступилась за пернатых странников Стрекоза, однако Рак поставил точку в споре всего одной краткой, но веской репликой:
— Пока возвращаются… — он как-то особо многозначительно выделил слово «пока».
Председатель КОАППа глубоко задумался, бормоча:
— Действительно, кто поручится, что им не надоест мотаться каждый год туда и обратно за тысячи километров… Надо что-то предпринять!
Его размышления были прерваны громким голосом Мартышки, которая была очень возбуждена и тараторила, отчаянно жестикулируя руками и хвостом:
— Представляете, коллеги, проводила я Осла, повернула назад, смотрю — к нам на полянку направляется птица, и какая! Сплошная экзотика! Я кинулась обратно, чтобы вас предупредить, а то вы решите, что это коллективная галлюцинация: ни хвоста, ни крыльев — шарик на ножках, покрытый рыжими волосами! И клюв как шило, а у основания клюва усы торчат, такие смешные — как у котенка!
В этот момент описанное Мартышкой
— Свят-свят! Отродясь эдакой птицы не видывала: усатая, волосатая, без крыльев и хвоста — уж не мерещится ли мне?
— Нет, не мерещится, — объявил, приближаясь, шарик на ножках. — Киви меня зовут. Живу в Новой Зеландии. А раз есть Новая Зеландия, то где-то, наверное, была и Старая, а может, и сейчас есть, я правильно рассуждаю? Только зря говорят, что новое — это хорошо забытое старое. Вряд ли в этой самой Старой Зеландии жили-были волосатые птицы. Хотя, по правде говоря, это не волосы, а волосовидные перья. Другие перья, для полета предназначенные, мне не нужны, раз не летаю. А у меня правило такое: если чем не пользуешься — откажись, а не отказался — пользуйся.
Кашалоту упомянутое правило понравилось до чрезвычайности, о чем он тут же поставил в известность гостя, Киви принял это как должное и доверительно сообщил:
— А то вот страусы крылья сохранили и не пользуются — это я не уважаю.
Стрекоза робко заметила, что крыльями не пользуются и пингвины.
— Нет, уж это вы зря, — запротестовал Киви. — У нас, в Новой Зеландии, пингвины живут, так что я про них все знаю. Не летают они, не спорю, однако гребут крыльями в воде, когда ныряют, — значит, пользуются. Вот это я уважаю.
— Я вас тоже очень зауважаю, дорогой Киви, — обратилась к нему Мартышка, — если узнаю, как вы пользуетесь своим шилом… то есть, я хотела сказать, клювом. Вы им что-нибудь прокалываете?
— Землю, — был краткий ответ.
Кашалот встрепенулся.
— Землю? — переспросил он. — Значит, вы специалист по…
— Специалист, но без диплома, — перебил Киви. — Практик я, самоучка. Образование получить нет возможности — работаю.
— А вы не пробовали совмещать работу с учебой? — спросила Стрекоза.
— Пробовал — не получается. Сейчас у меня отгул, а так минутки свободной не выкроишь — я ведь водитель.
Гепард поинтересовался, что именно он водит.
— В смысле — кого? — уточнил Киви. — Птенцов своих. Чаще всего одного вожу. Правда, иной год, случается, и двоих, но это редко. Вообще-то специальность моя называется, если полностью, «водитель-родитель». Ну, ясное дело, прежде чем водить птенца, его надо высидеть. Работа нетрудная, только однообразная и времени много отнимает. Сидишь в норе круглые сутки. Уж когда совсем невмоготу станет, отлучишься на минутку, схватишь червяка или личинку, и обратно — яйцу остывать никак нельзя! Вот так месяца два сидишь, без выходных, пока птенец не вылупится.
Сова укоризненно покачала головой:
— Ну и ну! Это что ж у тебя за жена? Уж коли сама в гнезде не сидит, так хоть бы тебя покормила…
У Киви округлились глаза и он уставился на Сову так, словно она высказала нечто совершенно непотребное и даже кощунственное.
— Да вы что! — воскликнул он и тут же перешел на благоговейный шепот, как бы намекая, что говорить о таких вещах в полный голос граничит со святотатством.
— Об этом не может быть и речи! У супруги моей заботы поважнее, чем яйца насиживать и мужа кормить. Она у меня птица знатная! Неужели не слыхали про ее выдающееся достижение? Да она же абсолютный мировой рекорд по относительной яйценоскости держит и никому уступать не собирается!