Космонавт. Том 2
Шрифт:
— Всех подробностей дела мы вам сообщать не будем, — произнёс он. — Но для ясности суть донести должны были, чтобы вы понимали всю серьёзность ситуации и не болтали лишнего.
Он сделал паузу, а я уже догадывался куда клонит генерал-полковник. Зуев встал, прокашлялся, поправил китель с орденами и зачитал по бумаге, словно с трибуны Мавзолея:
— Особым указом Президиума Верховного Совета СССР, — он поднял палец к потолку, — курсант Громов Сергей Васильевич награждается орденом Красной Звезды за «мужество и самоотверженность, проявленные при предотвращении диверсионного акта, направленного против
Пауза. В наступившей тишине тиканье часов грохотало, как артиллерийский обстрел.
— Аэроклуб имени Чкалова под руководством майора Крутова П. А., — продолжил Зуев, — удостоен ордена Трудового Красного Знамени за подготовку кадров.
Крутов удивлённо кашлянул, посмотрел на меня и выдал:
— Товарищ генерал-полковник, но Громов ещё не выпускник. Он…
— А это вторая часть указа, — усмехнулся Зуев и продолжил зачитывать: — Впервые в истории страны приказом Министра обороны СССР от 26 декабря 1964 года курсант Громов С. В. зачислен в Качинское Краснознамённое высшее военное авиационное училище лётчиков имени А. Ф. Мясникова. Приступить к обучению — с 10 января 1965 года.
Тишину разорвал скрип пера — генерал-полковник подписал документы, ставя жирную точку росчерком. Крутов сглотнул и посмотрел на меня так, будто видел впервые.
Я же внутренне поморщился и представил заголовки газет: «Герой-курсант спасает Брежнева!», толпы корреспондентов, «срочные» интервью для «Времени», проверки на прочность «блатного выскочку» от курсантов-доброжелателей. Да-а, по-тихому выучиться не выйдет. Дело резонансное, замять не выйдет.
— Благодарю, товарищ генерал-полковник, — сказал я, вставая по стойке смирно. — Это честь для меня.
— С января вы станете лицом советской молодёжи. Корреспондентов ждите уже в Качинском. Но есть один нюанс, — серьёзно проговорил генерал-полковник. — Орден, как и настоящую причину зачисления вы должны хранить в тайне.
Я понимающе кивнул. Ну хоть вопросов о спасении жизни Леонида Ильича не будет и то хорошо. Тем временем Зуев открыл нижний ящик стола, достал папку с кодовым замком и извлёк два идентичных документа на плотной бумаге с водяными знаками. В верхнем углу каждого красовался штемпель: «Совершенно секретно. Экз. № 217/64-КГБ». Он положил их перед нами вместе с двумя перьевыми ручками — новыми, с нестёртыми золотыми надписями.
— Подписывайте, — сказал он, откручивая крышку чернильницы с гербом СССР.
Я взял свой экземпляр, вчитался. Текст был отпечатан на машинке с редкими рукописными вставками фиолетовыми чернилами:
'Я, гр. Громов Сергей Васильевич,
предупреждён об ответственности за разглашение сведений, составляющих государственную тайну (ст. 75, 76 УК РСФСР). Обязуюсь:
Не распространять сведения о событиях 7.11.1964 г., включая предшествующие обстоятельства, причастных лиц и последствия.Не разглашать подлинные причины присвоения государственных наград, ограничиваясь официально утверждённой версией.Не упоминать в беседах, переписке или иной форме информацию о проводимых оперативно-розыскных мероприятиях по данному делу.Немедленно докладывать в Особый отдел КГБ СССР о любых попытках получения сведений, указанных в п. п. 1–3.
Экз. единственный. Хранение в опечатанном сейфе № 4
Внизу стояла дата и строка для подписи с пометкой «собственноручно». Крутов уже склонился над своим экземпляром, его рука выводила размашистые буквы с профессиональной быстротой человека, подписывавшего подобные бумаги не впервые.
Я тоже обмакнул перо в чернила и старательно вывел свою фамилию. Чернила легли чуть неровно, оставив микроскопические брызги на строке.
Зуев принял документы, сверил подписи с образцами в моём личном деле, которое лежало у него на столе, и позвал дежурного офицера. Когда он вошёл, генерал-полковник жестом указал на документы. Офицер сделал отметку в толстой учётной книге с пронумерованными страницами, после чего запечатал наши экземпляры в конверт с сургучной печатью.
— Теперь по порядку, — Зуев сложил руки на столе, и я заметил, как его пальцы автоматически постукивают в ритме «Интернационала». — При любых расспросах — хоть от матери, хоть от секретаря райкома — сразу же докладывать в Особый отдел. Устно, лично, в течение суток. — Он сделал паузу, давая понять, что это не просьба. — Ваши подписи уже в деле. Нарушение грозит трибуналом.
Крутов вдруг резко кашлянул, его плечи снова заметно напряглись под кителем. Зуев взглядом разрешил ему говорить:
— Товарищ генерал-полковник, а как быть с… — он кивнул в сторону моей фотографии в лётном шлеме на столе.
— Ваши ордена будут вручать без огласки причин, — пояснил Зуев. — Для прессы подготовлена версия о «выдающихся успехах в освоении авиатехники». Больше вопросов нет?
Вопросов не было. Только тихий скрип пера в журнале учёта и запах чернил, въевшийся в дерево стола за десятилетия подобных подписаний.
— Летите чисто, товарищ Громов, — произнёс генерал-полковник на прощание, когда мы закончили с формальностями.
Мы вышли из кабинета и направились к лестнице. В вестибюле дежурный офицер уже не листал журнал. Он склонился над рапортом, но его цепкий взгляд сразу же скользнул по нам, стоило ему только услышать наши шаги. Серый кивнул в сторону выхода:
— Пойдёмте. Я отвезу вас обратно.
Дорога в аэроклуб была такой же молчаливой, как и путь на Лубянку. Серый вёл машину аккуратно, как хирург на операции: точные движения, никаких резких торможений. Крутов смотрел в окно, сжимая папку с документами о награждении. Я же перебирал в голове детали: «10 января… Через две недели. Надо закончить с делами, которых не сказать, чтобы много, но всё равно хватает, встретиться с Катей, попрощаться с Володей и Ваней, беседа с матерью…»
Из мыслей я вынырнул только тогда, когда мы внезапно остановились. Я выглянул в окно и увидел знакомые ворота. Мы с Павлом Алексеевичем поблагодарили Серого и уже собрались выбраться из машины, как он, не выключая двигатель, обернулся ко мне и проговорил:
— Орден — не щит, Громов. В Каче начнётся настоящая война. Вы станете живой легендой. А легендам либо подражают, либо их уничтожают.
— Это совет или угроза? — уточнил я, придерживая дверь.
— Констатация факта. — Его губы дрогнули в подобии улыбки. — Я видел, как героев ломали за год. Не дайте им вашу силу превратить в мишень.