Космонавт. Том 2
Шрифт:
— В Качинском училище я буду помнить, — я сделал шаг назад, возвращаясь в строй, — что за моими плечами не просто аэроклуб. За моими плечами — вы.
Павел Алексеевич первым начал хлопать. Аплодисменты подхватили даже старшие инструкторы у крыльца. Потом майор резко опустил руку — и плац снова стал точным прямоугольником из шинелей и блестящих пуговиц.
— Вольно! — скомандовал Крутов. — До построения в шестнадцать тридцать у вас свободное время.
Строй рассыпался на кучки курсантов. Ко мне уже бежал Володя с расстёгнутой шинелью, размахивая
— Серёга, да ты в историю вошёл! Смотри, тут про тебя…
Я взглянул на заголовок: «Курсант-герой — будущее советской авиации». На снимке изображён я, отдающий честь у Як-18.
Когда Володя сунул мне газету, в памяти всплыл тот самый кабинет в аэроклубе, где позавчера сидели они: двое «проверенных» журналистов с блокнотами «Союзпечати» и фотоаппаратом «Зенит».
Больше всего мне запомнилась Лидия Александровна — корреспондентка «Комсомольской правды». Брюнетка с васильковыми глазами, в строгом костюме цвета морской волны. Её голубой шарф, повязанный пионерским галстуком, резко контрастировал с седыми прядями у висков.
— Товарищ Громов, — начала она, раскрывая блокнот с золотым тиснением «СССР», — ваш поступок стал примером для миллионов советских юношей. Что вы чувствовали в решающий момент?
Я мысленно перебрал шаблонные фразы из стенгазет. «Чувство долга» звучало слишком сухо, «любовь к Родине» — пафосно.
— В тот момент я думал только об одном, — сказал я, глядя на трещину в штукатурке над её головой, — как спасти людей. Лётчик должен сохранять хладнокровие, этому нас учит…
— Аэроклуб имени Чкалова! — подхватила журналистка, записывая каллиграфическим почерком. — Верно ли, что ваши первые шаги в небо начались именно здесь?
«Если бы они знали, откуда я на самом деле…» — промелькнула мысль, но я кивнул:
— Да. Здесь меня научили не просто управлять самолётом, а чувствовать его. Как говорил Валерий Павлович — наш инструктор: «Если быть — то быть первым».
Иван Дмитриевич — второй журналист — щёлкнул затвором, поймав мой профиль в свете зимнего окна.
— Расскажите о ваших наставниках, — попросил он. — Кто вдохновил вас на этот путь?
Образ Крутова встал перед глазами: майор, ругающийся из-за перерасхода бензина, но ночью дописывающий характеристику для моего досрочного зачисления.
— Майор Крутов Павел Алексеевич, — ответил я твёрдо. — Он учил нас, что за каждым успехом стоит труд всего коллектива — от механиков до метеорологов.
Лидия Александровна одобрительно поджала губы, отмечая цитату.
— А ваши личные мечты? — спросила она, смягчив голос. — Кем вы видите себя через десять лет?
«Менеджером высшего звена», — так и просился этот ответ, но я с улыбкой произнёс совершенно другое:
— Хочу служить там, где буду нужнее всего. Как и все выпускники Качинского училища, мечтаю быть на страже воздушных рубежей нашей Родины.
— Прекрасно! — Воскликнула журналистка, чуть ли не хлопнув в ладоши, и перевернула страницу. — Скажите, как вы относитесь к славе? Не боитесь ли, что она изменит вашу жизнь?
Вспомнились
— Слава принадлежит не мне, — сказал я, поймав её взгляд. — Она — достояние аэроклуба, товарищей, которые со мной учились. Слава… — я поправил воротник гимнастёрки, — это ответственность.
Иван Дмитриевич щёлкнул ещё раз, ловя мой жест.
— Последний вопрос, — Лидия Александровна закрыла блокнот. — Что бы вы пожелали ребятам, которые сейчас держат в руках модельки самолётов и мечтают о небе?
Картинка из прошлого: я, двенадцатилетний, клеющий Як-3 из папье-маше в кружке при ДК, воспоминания Сергея, в чьё тело я попал…
— Не бояться начинать с малого, — ответил я, и это была единственная фраза без редактуры. — Даже самый долгий полёт начинается с первого шага на взлётную полосу.
…Когда журналисты ушли, я тогда остался сидеть в кабинете. На столе лежала газета с интервью Гагарина: «Главная сила — вера в товарищей». Я провёл пальцем по строчкам, понимая, что завтра мои слова станут такими же гладкими, отполированными до блеска.
…Володя тыкал пальцем в газету: «Смотри, тут даже про Катю намёк! „Преданный друг героя разделяет его устремления“!».
Я хотел ответить, но тут меня позвали:
— Серёжа, — Катя вышла из ангара, зябко потирая руки. В её взгляде читалось то, о чём не напишет ни одна газета.
«Вот оно, настоящее интервью», — подумал я, шагая ей навстречу.
— Пройдёмся? — спросил я, подходя к Кате вплотную. Она кивнула, не глядя на меня и мы пошли подальше от любопытных глаз.
Снег хрустел под сапогами, как сахарная крошка, когда мы отошли к дальнему ангару, где ржавел в бездействии старый По-2. Катя шла, засунув руки в карманы, подняв воротник так, что виднелись только глаза — зелёные, как малахитовые льдинки, всплывающие из глубины зимней реки.
Мы миновали вереницу самолётов, на снегу их тени напоминали спящих птиц. Тишину резал только скрип снега под нашими ногами.
— Когда? — спросила Катя внезапно, остановившись у крыла учебного истребителя.
Этот вопрос был ожидаем, поэтому я не стал уточнять, о чём она спрашивает.
— Скоро. После Нового года.
Катя наклонила голову, разглядывая мыс сапога. Снежинка зацепилась за её ресницу и я видел, как она дрожит, но не тает.
— Серёжа… — она хотела что-то сказать, но не стала. Вместо этого тихонько выдохнула и закусила нижнюю губу.
Я шагнул вперёд и протянул руку к её подбородку. Приподнял осторожно двумя пальцами.
— Посмотри на меня, — сказал я, когда Катя попыталась отвернуться.
Она вздохнула, и пар от дыхания смешался в воздухе. Потом вдруг вцепилась в ремень моей шинели, прижалась лбом к груди.
— Ты же знала, — прошептал я, обнимая её и чувствуя, как дрожит её спина под ватной подкладкой.
— Знала. Но не думала… — голос Кати звучал глухо, — что будет так скоро.
Мы стояли, пока снег усилился. Катя отстранилась первой, вытирая ладонью щёку.