Красная роса (сборник)
Шрифт:
как станут воевать те, кому предстоит воевать, она будет самой трудной для всех людей, для
всего человечества. Эта война — не на жизнь, а на смерть, кто кого, третьего не дано. И поэтому
я лично, как коммунист, как воин, не могу стоять в стороне. Я найду место в строю бойцов, хотя
и понимаю: это будет мой последний бой.
Поэтому пока есть время, должен записать все, что сберегла память, донести свое
жизнеописание не до читателей, так как
никого не заинтересует, я оставляю ее только для своей воспитанницы и любимой дочери
Оленки. Она должна знать всю правду, она должна отыскать в ней истину и найти себе опору в
жизни».
Таким вступлением начиналась исповедь Поликарпа. Я сразу же забыл обо всем, погрузился
в глубину прекрасной, давно прожитой жизни.
«Родился я накануне загадочного XX столетия, в тот день, который ровно сто лет перед этим
дал миру могучего Пушкина. Когда я стал подростком и узнал о солнечной поэзии Пушкина от
своего самого верного друга Павлика Кружинского, то на всю жизнь влюбился в нее и, узнав о
таком совпадении, был приятно поражен и гордился этим.
Отца у меня не было, мать о нем никогда не вспоминала, только однажды как-то
похвалилась, что у нее сыночек не из простого рода, что меня ей, обыкновенной прачке, ласково
подарил важный пан, подарил да и забыл. Поэтому холить и воспитывать меня было некому.
Наверное, так и остался бы я на всю жизнь сперва мальчиком на побегушках, а затем
человеком с житейского дна, которое так хорошо описал Максим Горький, если бы не попала моя
мама на должность уборщицы в классическую гимназию. Поселились мы с ней в каморке под
лестницей. Мне велено было как можно меньше показываться людям на глаза, особенно
ученикам и преподавателям. Страшная оспа превратила мое, по свидетельству мамы,
благородное лицо в уродливую маску, и я очень скоро ощутил на себе несправедливость и
жестокость тех, кто меня окружал, — вместо сочувствия они проявляли по отношению ко мне
презрение и отвращение.
На рассвете, когда еще город спал, крадучись, я выскальзывал из каморки, с тем чтобы
вернуться сюда уже тогда, когда гимназия была пустой. Поэтому меня здесь редко кто видел.
Однажды я неожиданно встретился и познакомился со своим ровесником, сыном директора
гимназии Павлусем. Кареглазый красавец, всегда наряженный в форменный костюмчик, всегда
вежливый. Раньше я видел его только сквозь темное окошко нашей клетушки. Нет, я совсем его
не боялся, я был невероятно заинтригован породой этих людей, наблюдал
биолог, наверное, наблюдает за редкостными живыми существами, о жизни и повадках которых
стремятся узнать, не беспокоя их самих.
Павлусь, оказывается, тоже знал о моем существовании и тоже интересовался моей
личностью.
— Тебя Поликарпом зовут? — вежливо спросил он, когда мы случайно поздним вечером
встретились в вестибюле гимназии.
— А что? — недружелюбно съежился я.
— Ты меня не бойся, — сказал он. — Я хочу дружить с тобой, я хочу…
— Хе, дружить! — хмыкнул я. — Со мной дружить?
Мама отдала меня «в люди». Хозяин суровый, работу поручал самую черную. Я ни от кого не
слышал ласкового слова, они обзывали меня как хотели, норовили на каждом шагу сделать мне
больно…
И вдруг — человеческие слова: «Я хочу дружить с тобой». Во что угодно мог поверить,
только не в возможность с кем-нибудь быть в дружбе. Да еще с кем? С красивым панычиком,
сыном самого директора! И я заподозрил в этом еще одно, может быть, тончайшее по своей
изобретательности коварство. Я ответил бы ему, если бы он не был сыном нашего благодетеля…
— Благодарю за ласку, — сказал я покорно, — но дружить со мной не стоит… Лучше не надо.
— Я хочу тебя учить, помочь стать грамотным…
— Я и так грамотный…
— У меня есть интересные книжки… Те, которые тебе пригодятся…
Я невольно задумался. Книжки — моя слабость, моя любовь, я читал все, что попадало в
руки. Но что мне могло попасть? Уже хотел было выразить согласие, но все же что-то дернуло за
язык:
— Спасибо и за книжки, как-нибудь обойдемся… — да и юркнул в свою каморку.
Все же опеки Павлуся я не избежал. Через полчаса к нам постучались, мама открыла дверь,
зашел назойливый гимназист. Под мышкой — связка книг.
— Извините, Мария Якимовна, но я по делу. Вот книги для вашего Поликарпа. Он хоть и
отказывается, но на всякий случай, может быть, что понравится.
Мать не знала, как и благодарить, а я так обеими руками и ухватился за эти книжки, только
теперь поверил в добрые намерения ровесника. Не успел поблагодарить, как он исчез за дверью.
С этого времени и началось. Я не читал, а глотал книжку за книжкой, а со временем и
учебники появились на моем столе, стал я одолевать науку, а Павлусь стал моим советчиком и
неустанным учителем.
И все же у меня не было сил открыть ему свое сердце. Все мне казалось, что он делает это