Красная роса (сборник)
Шрифт:
всегда только побеждает. Правда, случается, иногда и гибнет на поле боя, но в таком случае он
проявляет храбрость и преданность фюреру. Этим немецкий солдат отличается от солдат всех
других армий, и в этом его великое счастье. Немецкий солдат никогда не сдается в плен. Потому
что это величайший позор. А поэтому немецкий солдат, если ему и угрожает плен, должен
умереть не от пули, а от стыда за собственный позор.
Спартак Рыдаев легко, как покорного ягненка,
властно направляя его в чащу парка. Храбрый солдат фюрера послушно перебирал ногами,
утешаясь тем, что если ему уж не удастся проявить героизм, то все же пока что смерть его
миновала. Даже умереть от собственного стыда он не имел никакой возможности. Руки
заломлены и связаны за спиной, оружие уже на груди коварного победителя, а кричать — рот
забит отвратительным носовым платком.
Так и пошел Ганс Рандольф в плен, отдался на волю победителя.
Победитель оказался хлопцем хотя и не злым, но решительным. Что-то говорил Гансу на
незнакомом языке, время от времени сыпал немецкими словами — видимо, в школе не очень-то
надрывался над учебником по иностранному языку. Он старательно поработал перочинным
ножиком возле пуговиц на штанах Ганса, отделил их от материи, затем сквозь петельку просунул
веревочку, завязал крепким узелком, сунул конец веревочки Гансу в зубы: «Держи!»
Ганс не сразу понял, чего он от него хочет…
Кармен в действия хлопца не вмешивалась, только молча наблюдала за всем происходящим,
но когда увидела веревочку в зубах чужака, не выдержала, рассмеялась, подсказала:
— Химзан!
Ганс послушно зажал в зубах конец веревочки и подумал: не такие уж и олухи эти
аборигены: держа в зубах веревочку от штанов, на помощь не позовешь, бежать не бросишься.
Если бы это произошло с кем-либо другим, Ганс, не лишенный чувства юмора, наверняка
рассмеялся бы. Но не до смеха, если на его плечи сообразительный Спартак пристроил
собственный рюкзак да еще и котомку девушки. Ганс покорно принял на свои плечи этот груз,
еще и был доволен, так как ему освободили руки — надо же придерживать взваленную на горб
ношу.
— Рашер шнель, — подгонял Спартак, не очень принимая во внимание то, что пленный еле
шел. Ганс, может быть, и постарался бы ускорить шаг, но со штанами, которые приходилось
держать в зубах, не разбежишься, кроме того, нелегко было выбирать в темноте ровную стежку,
так как шли напрямик, поэтому будто сам черт подсовывал ему под ноги если не комья земли, то
кочки, не кочки, то ямки, из-за этого он должен был выслушивать нарекания Спартака:
— Ишь, спотыкается,
Шли напрямик. Спартак все никак не мог успокоиться: не встретились с Ткачиком.
Договаривались, что крикнет, а не получилось. Минут двадцать высвистывал Спартак соловьем-
разбойником — не откликнулся секретарь. Наверное, выкурили его из тайника, а может быть,
подался в лес в одиночку. Откуда же было догадаться Рыдаеву, что именно он своим «шнель-
шнель» и отпугнул Ванька Ткачика, заставил не ждать условленного свиста.
Ночь выдалась темная, осенняя. Распаренная в течение горячего лета, разомлевшая на
солнце земля теперь охотно отдавала тепло. Росы высевались такие буйные, что земля
увлажнялась, на поникших стеблях и зеленой отаве повисали большие обильные капли, как
после щедрого ливня; исходили паром поля, исходили долины и лощины, и туман рождался уже
где-то в середине ночи, белый, густой, плыл из низин на холмы, лежал, пока не выкатится еще
по-летнему ласковое солнце.
Путешествовать в такую ночь нелегко, заблудиться можно запросто, но Спартак этого не
боялся. На вопрос Кармен, за один вечер превратившейся из бой-девки в тихую и смирную
девчонку, о том, не заблудятся ли они, Спартак только презрительно хмыкнул. И Кармен
вспомнила: Спартак сын начальника пограничной заставы. Она с удивлением и восторгом
сказала:
— Ну ты его и скрутил! Я сразу и не поняла…
Спартак и на этот восторженный отклик только хмыкнул, но уже не так презрительно.
Потому что и в самом деле было чему удивляться. Уже потом сам себя похвалил — не потому, что
в один миг управился с немцем, а потому, что решился на такое. Ведь и в мыслях не было брать
его в плен. Наоборот, уже был уверен, что сам попался. И кто знает, произошло бы ли все это,
если бы немец первым не схватил его за руку.
Каждое лето Спартак гостил у отца на заставе и уж к чему, к чему, а к солдатской науке
приобщился. Опытные бойцы старательно обучали его азбуке пограничника, отец охотно учил
сына всему, что знал сам. И было бы просто странным, нет, невозможным, чтобы Спартак
позволил кому-либо свалить себя, покорить своей силе. А когда немец был уже повержен,
раздумывать не пришлось, Спартак сразу понял — это «язык». Это — по-военному. Значит, он
действовал как солдат. И поскольку собрался не куда-нибудь, а в лес, к партизанам, встретится
сейчас там с Ткачиком, поэтому, естественно, привести на эту встречу пленного оккупанта было
бы очень неплохо.