Красная роса (сборник)
Шрифт:
Спартак, одетый легко — бабка кричала: надень кожух, — уже жалел, что не послушался
старших. Натягивал на покрасневшие руки коротенькие рукавчики, зябко горбился. Кармен,
наряженная в теплую, отороченную плисом по краям коротайку и в шерстяную кофту,
блаженствовала в тепле, даже спина взмокла, поэтому не сразу заметила хлопоты Спартака, а
догадавшись, что тот дрожит, спросила:
— Замерз, дружок? — И дальше въедливо: — Надо было на девчат не надеяться,
согреют…
Спартак лениво ответил:
— Не очень-то разглагольствуй, а то бока намну…
— А пленник твой деру даст…
— Не даст… Уже прижился…
Так они разговаривали лишь бы о чем, а пленник внимательно прислушивался к каждому
слову, ничего не мог понять, сливались для него все чужие слова в одно.
Из молочной непроглядности снова донеслось петушиное кукареканье, на ближней сосне
пискнуло что-то живое, то ли зверек, то ли птица, видимо, какой-то из лесных обитателей уже
откликнулся на зов дня. Затем послышался собачий лай.
— Теткин Жучок, — уверенно сказала Кармен.
— Тише! — прикрикнул Спартак. Он ловил ухом, с какой именно стороны долетал этот
лай. — Подъем! — решительно скомандовал и встал первым. Серая кочка сразу же ожила. Ганс
без перевода понял приказ.
В лесной сторожке, еще не зная про гостей, пробужденные голосом Жучка насторожились.
— Кого-то уже несет, — недовольно проворчал Гаврило, натягивая штаны.
— Наверное, кто-то из хлопцев, — зевнула Приська.
— Не в ту сторону Жучок лает…
Опытный, всезнающий и всевидящий Гаврило знал, с какой стороны могут подходить
«хлопцы», а с какой кто-нибудь посторонний. Жучок предупреждал — идут не с той стороны.
— Может быть, заблудились, взгляни-ка, что за окном, дубов не видно.
Гаврило видел, какое молоко за окном, допускал, что «хлопцы» могли и заблудиться, но
знал и другое: сейчас только смотри да смотри…
Уже одевшись, взялся за крючок, задержался на минутку:
— А может быть, это… может быть, Прися, подадимся, пока не поздно, куда…
Тетка Прися с шумом спрыгнула с кровати, даже пол зашатался под нею, — была из Вовчьей
породы, — с упреком взглянула на мужа, фигура которого еле виднелась в предрассветном
мраке.
— Боишься?
— Да что ты! — возмутился Гаврило. — Не обо мне речь. За тебя тревожусь — что ни говори,
а баба…
— Сама знаю, кто я, а ты не забыл, для чего здесь посажен?
— Да оно так. Думалось, что, может быть, и не дойдут…
— Думалось-думалось… Иди вот и рассмотри, кого там несет… Время теперь такое, что всего
можно ожидать…
— Да иду же…
— Ну и иди,
утешитель…
Только на широком, захламленном дворе, огороженном тщательно отесанными сосновыми
жердями, прибитыми к дубовым столбам в два ряда, окруженный своими конвоирами и одетыми в
какие-то несуразные одежды стариком со старухой, оглушенный лаем вертлявого Жучка,
который сразу же почувствовал в нем смертельного врага, наскакивал с разных сторон, хотя его
никто и не натравливал, Ганс Рандольф окончательно понял, что все, что с ним произошло, было
не сном, а самой ужасающей действительностью. И убедила его в этом старуха, похожая на
какое-то странное существо. На ней были огромные растоптанные сапоги, сшитые из старой
киреи, простроченные по бокам рыжими нитками так, что казалось, эти сапоги, были созданы из
густого нитяного плетения; сборчатая полотняная юбка, окрашенная ольховым соком и сшитая
из десяти кусков, покрытая старой клетчатой поневой, приданым покойной матери; могучую
округлую грудь и живот прикрывал рабочий передник; на голове, поверх очипка — носила его,
как и каждая порядочная молодица, до преклонного возраста, так как вовсе не считала себя
старухой, — торчал рожок-треугольник, образованный старым платком, который, по мнению
Гаврила, нисколечко не старил его подругу.
— Го! А это что за чучело такое? — спросила тетка Приська после того, как поздоровалась с
племянницей и внуком. — Где это раздобыли такого долговязого? Не немец ли?
Ганс видел, что речь шла о нем, и понимал, что эта аборигенка дивится его жалкому виду:
штаны не хотели держаться на веревочке, сползли чуть ли не до коленей и норовили опозорить
своего хозяина.
— В зубах держит?.. — не переставала удивляться тетка, а дядька Гаврило тем временем не
штанами Ганса интересовался, а настороженно косил на лес, бдительным глазом пробуя
заглянуть за молочный занавес, расспрашивал Спартака:
— Следом не идут? Вас кто-нибудь видел?
Тетка Приська, услышав этот вопрос, присоединилась к Гаврилу:
— На какого черта вы притащили сюда эту нечистую силу? Где вы взяли его, окаянного?
Спартак объяснил, что пленный немец является самым удобным способом для
транспортировки поклажи. Тетка уж было и рот раскрыла, чтобы высказать свое отношение к
такого рода затеям, но Кармен ее опередила, сказала, что Спартачок совершил подвиг — взял в
плен немца, который мог арестовать их самих.