Красная роса (сборник)
Шрифт:
даже на душе похолодело.
Качуренко безнадежно клонил голову, минутный интерес к жизни, к людям снова куда-то
исчез, снова он стал безразличен ко всему, и все же хотелось одного — как-то спасти Лысака, он
молод, глуп, жизни не видел, не успел еще ничегошеньки сделать ни хорошего, ни плохого,
зачем же должен гибнуть преждевременно? Но как спасешь? Та Украина, которую обещает
Гитлер, рассчитана на послушных, согласных склонять шею, а Лысак имел непокорный
воспитанный советским строем. Этот не покорится, будет бороться. Поэтому именно для этого
стоит ему спастись…
Петро Хаптур ходил по комнате. Может быть, засиделся, может быть, ноги затекли или
поясницу заломило, уже не молоденький.
Хаптур походил-походил, внезапно остановился перед Качуренко, покачиваясь на носках
сапог, сверлил его глазами.
— Плохи ваши дела, уважаемый Качуренко, ой плохи…
Качуренко в ответ только хмыкнул, звук застрял в горле.
— Не узнали Павла Рысака? Промолчали. Почему хитрите? Парень возил вас несколько лет,
работал на вас, а вы его не узнали, ай-ай-ай. Или, может быть, стыд глаза выел? Это же вы
кричали, что при советских порядках нет эксплуатации, а тем временем бесстыдно
эксплуатировали безродного… И не стыдно теперь людям в глаза смотреть?..
И снова заходил по комнате. А Качуренко болезненно думал: кто же это, какая скотина
донесла такое Хаптуру? Думал, открестившись от знакомства с парнем, как-то спасет его от
неволи, а теперь видел — напрасно.
Хаптур снова сел на стул, оперся локтем на уголок стола, прикрыл лицо широкой ладонью.
— Насильно втянули парнишку в свою бесчестную компанию, в преступную банду, а человек
только начинает жить. Теперь скажите, как с ним быть? Нам, новой власти, при новом порядке?
Как нам вести себя с такими Павлами?
Хаптур не требовал ответа. Он наслаждался собственным красноречием, пониманием того,
что оно огнем жжет душу Качуренко.
Андрей Гаврилович хотел бы не реагировать на эти слова, не слышать скрытого в них
издевательства. Сжав кулаки, стиснув зубы, приказывал себе молчать, притвориться
окаменевшим. Понимал, что крик, протест, ругань — оружие слабое, проявление отчаяния;
именно такой реакции, которая должна засвидетельствовать его бессилие, безнадежность,
ожидает хитрый враг.
— А наша истинно украинская власть, пан Стецько с его преосвященством митрополитом
всея Украины, заботится и о теле, и о душе украинцев, собирает, зовет их под свои знамена,
возвращает в лоно святой церкви все честное и искреннее украинство…
Снова повело Хаптура на проповедничество. Быстрей бы уж дообедывал комендант,
бы пришел всему этому конец…
Конец? Что? Что он сказал? «Бросает кончик…» Кто, какой кончик? А-а…
— Вы, уважаемый Качуренко, не отрывайтесь от берега. Вильна Украина и вам бросает
кончик, подает спасательный круг. С кем и чего не случалось, не каждый может
руководствоваться собственными взглядами и жить по собственному желанию. Пришлось и вам
служить Советам… Не один вы такой. Главное, как кто служил… А то, что вы добровольно отдали
себя в руки нашей власти, — в вашу пользу…
Качуренко сделалось жарко, вдруг показалось, что стены в кабинете превратились в стенки
докрасна раскаленной печки. Так вот что он запел!
— Все будет зависеть от того, кто и как сумеет приноровиться к новой власти. Немцы это
любят…
Неужели он считает, что Качуренко из тех, кто, попав в безвыходное положение, готов
сдаться, прислуживать оккупантам?
Ему хотелось осыпать проклятьями этого болтуна, но силы ему изменили, он сидел убитый,
одеревеневший.
— Вы, уважаемый Качуренко, проиграли окончательно. Вся ваша команда… тю-тю. И
прокурор с судьей, и милиция, и сам секретарь райкома партии, и все другие… Перед вами живой
свидетель этого, уважаемый Рысак, он не даст соврать. Один-единственный из всех случайно
уцелел…
Андрей Гаврилович сразу же поверил, что это так. И бездонная печаль сдавила сердце — это
же по его вине погибли товарищи, из-за его непростительного промаха. Еще вчера, увидев на
столе свои вещи, которые были спрятаны в землянках, он заподозрил, что произошло самое
худшее.
Бросил вопросительно-отчаянный взгляд на Павла, стремился в его глазах прочитать
подтверждение или отрицание того, что сказал Хаптур. Павло уставился в пол, прятал глаза.
«Почему он его все время называет Рысаком?» — подумал Качуренко.
Хаптур тем временем подошел к Павлу, покачался перед ним на носках сапог, устало сел
рядом.
— Уважаемый Рысак, надеюсь, вы сразу узнали свое начальство?
Молча ждал ответа.
Павло Лысак, не поднимая головы, глубоко вздохнул, подтвердил:
— Узнал…
— Хотя и трудно узнать? Не правда ли? Похудел уважаемый Качуренко, стал неузнаваемый,
правда?
— Я узнал…
Андрей Гаврилович жадно ловил его взгляд, хотел понять: что происходит в душе его
воспитанника? Не сломался ли? Не предал ли? Почему прячет глаза?
— Расскажите не таясь своему «благодетелю», где теперь основатели партизанского отряда.