Красная роса (сборник)
Шрифт:
— Что же мы с ним будем делать? — спросила Кармен.
— Может, отпустите? — иронически протянул Спартак. — Тогда снимай свою котомку.
— Еще услышим, что тетка Приська скажет…
Спартак Рыдаев деланно кашлянул, что означало: эх, эти девчата, волосы длинные, а…
— Тетке Приське он как пятое колесо…
— И дядьке Гаврилу тоже.
— Но ведь в лесу у меня есть еще двоюродная тетка. Разве не слышала?
Вот тебе и Спартачок! А она все насмехалась над ним, все потешалась
гантелями, турниками и накачанными бицепсами…
Уже на рассвете они подошли к лесной сторожке. И все же заблудились. Спартак вел, как и
надлежит настоящему разведчику, свою группу по компасу, вывел на самую цель, а на месте —
запутался. Упал такой туман, что Ганс, шедший впереди, все время наталкивался то на кусты, то
на деревья.
По отдельным признакам Спартак догадывался, что они близки к цели. Но никак не мог
точно угадать, где сторожка. А тут еще почувствовал, как ноги у него гудят от усталости.
Подумал о Кармен. Просто удивительно, она до сих пор ни разу не запросила передышки.
Спартак объявил привал.
— Хальт! — скомандовал он пленному.
Тот остановился как вкопанный. Спартаку пришлась по сердцу такая покорность.
— Линг, — великодушно велел он.
Пленник не лег, а упал на росистую землю.
— Отдыхай, Карменка, но о сне забудь.
Кармен присела на сваленное бурей дерево, уже наполовину вросшее в землю, вытянула
уставшие ноги.
— Какой там сон…
Спартак не сказал на это ничего. Даже не хмыкнул. Правильно рассуждает девка, теперь им
не до сна…
Словно голос ангела с небес, донесся до слуха путешественников чуть слышный петушиный
голос, и Кармен безошибочно определила:
— Тетки Приськи петух… Его голос.
— Пусть поет, — разрешил Спартак. — Передохнем — и к тетке на блины…
Рассветало. Спартак с Карменкой жались друг к другу, спиной к спине, грелись; чуть дальше
серой кочкой приник к завоеванной, но такой чужой, холодной и враждебной ему земле Ганс
Рандольф, чужак, враг, не нужный здесь никому, ни этому хлопцу со стальными бицепсами и
оттренированными приемами самбиста, ни девушке, лица которой он так и не успел разглядеть в
вечерней тьме; чужой он и лесу, и земле, и даже густому туману и буйной росе, далекий от всего
этого, что является таким родным этим двоим, незнакомым и непонятным, глубоко враждебным
ему существам, от воли которых теперь зависела его жизнь, расово полноценного, непобедимого
немецкого солдата. Лежал ничком, прижимался щекой к мокрой земле, согревал ее своей
соленой слезой, а она от этого не становилась ни теплее, ни роднее… Зачем он здесь? Как
оказался
Почему мальчуган со стальными бицепсами прижимается к девушке, которая, наверное, пахнет
теплом, одаряет его нежностью и любовью, а почему не прижимается он так же к Кристине, к
своей такой далекой сейчас Кристине…
Разгоряченной щекой он грел увлажненную росой, покрытую осенними тлеющими листьями
землю, один глаз был закрыт и цедил слезу, а другим, полузакрытым, следил за теми двумя,
которые совсем мирно, беспечно встречали зарю вблизи него. На плечи Ганса давила тяжелая
ноша, если бы не она, может быть, он и попытался б распрямиться пружиной — нет, не броситься
на этих двоих, просто вскочить на ноги, нырнуть в затуманенную тьму, раствориться в ней,
бежать куда угодно, лишь бы на свободу, пусть лучше пуля догнала бы, свалила навзничь,
только бы не чувствовать себя опозоренным, пленным, бесславно выведенным из игры, хоть и
противной его желаниям и пониманию, но не так сразу, не так просто и не так обидно.
Спартак Рыдаев только делал вид, что полностью расслабился, что ему все безразлично, что
эта серая кочка его совсем не интересует. Он не забывал: эта кочка жива, свернута, как
пружина, как притаившаяся змея. Держал наготове не столько трофейный автомат — он еще не
знал, как им пользоваться, — как свои стальные бицепсы. Что же касается Кармен, она хоть и не
смотрела на серую кочку, хотя и делала вид, что ей все это безразлично и что подобная прогулка
в лесу ночью с пленным солдатом непобедимого фюрера для нее обычная вещь, на самом же
деле никак не могла прийти в себя после того, как этот сорвиголова Спартачок бросился на
чужака.
— Думаешь, дядька Гаврило обрадуется твоему гостю? — спросила Кармен.
— Гаврило — не такой простак… — проворчал Спартак.
Серая кочка не подавала признаков жизни.
— Он не умер с перепугу?
Спартак пожал плечами, окликнул пленного:
— Эй, камрад? Ферштейн зи русиш?
— Никс ферштейн, — зашевелилась серая кочка.
— Жаль, — вздохнул Спартак. И чтобы доказать, что сам знает чужой язык,
поинтересовался:
— Ир наме унд форнаме?
— Ганс! Ганс Рандольф! — радостно доложила серая кочка и снова зашевелилась.
— Хипленг! — сурово приказал Спартак, лежи, дескать, если спрашивают твое имя, это еще
не значит, что тебе позволено и панибратствовать. Серая кочка покорно замерла, покрывалась
мельчайшими капельками росы, густо сеявшейся из молочной ночи.