Красная роса (сборник)
Шрифт:
Те не спешили оставлять насиженное место.
— Принесите из сторожки картошку. Гаврило приготовил.
Он разыскал Витрогона. Тот старательно гонял шомпол в стволе винтовки.
— Пойдем искать удобное место для лагеря, — сказал командир. — Возьмем с собой Луку
Лукича.
Евдокия Руслановна подменила на посту Спартака. Ганс теперь оказался под надзором,
совсем его не угнетавшим. Он нетерпеливо ждал эту удивительную женщину, опасался, что она
больше не
— Как спалось, камрад Рандольф? — поинтересовалась Вовкодав.
— Снился Лейпциг, — ожили глаза Ганса. — Так странно приснился — я слушал Баха. Его
знаменитую фугу. Знаете, что он мне сказал? Что ходил к вам с добром…
— Великий он человек, ваш Бах.
Ганс охотно подтвердил, что композитор Бах и в самом деле всю жизнь отдал людям, а умер
нищим.
— И на чужое не зарился. Грабить не ходил…
— По своей воле, наверное, не пошел бы ни один немец… — пробормотал Ганс.
— Но ведь пошли же. Зачем вы пришли к нам, Ганс Рандольф?
Ганс не знал, что ответить. Если говорить правду, он знал, зачем привел его сюда ефрейтор
Кальт, который ежедневно только и делал, что вдалбливал подчиненным цель, с которой пришли
они в чужую страну, но Ганс не решался пересказывать этой женщине слова ефрейтора Кальта.
Ему же лично этот поход был ни к чему. Он простой печатник, его дело — печатать.
Об этом он и сказал своей собеседнице.
— А те двенадцать миллионов немцев, которых Гитлер приказал перестрелять, бросить в
концлагеря, заставил покинуть свою родину? Они за Гитлером не пошли. Их никакая сила, даже
такая, как фашизм, не заставила выступить против братьев по классу.
Ганс молчал. Ему было стыдно смотреть этой женщине в глаза.
— Как думаешь жить, Ганс Рандольф? — сурово смотрела она на пленного.
— Я в ваших руках…
— На захваченной советской земле вам будет плохо. Земля будет гореть у вас под ногами.
Народ будет мстить немецким завоевателям за наглое нападение, за бесчестную войну, за
неволю, за нашу кровь. Ты это можешь понять, Ганс Рандольф?
Ганс думал.
— В Лейпциге я видела памятник. В честь какого события поставлен? В честь победы над
Наполеоном. Поверь мне, Ганс, на нашей земле со временем поставят памятники победы над
Гитлером, над фашизмом.
Ганс не возражал. Почему-то он вспомнил Курта Вебера. Если бы не Гитлер, был бы жив
друг его детства.
— Поэтому решай, Ганс: оставаться ли тебе верным своему фюреру или проявить классовую
солидарность и вместе с нами бороться с фашизмом. Иного пути у тебя нет…
— Я не люблю фашизм, — тихо прошептал Ганс. — Не все немцы фашисты…
—
Будь один из первых, Ганс.
— У меня нет выбора… Назад вернуться не могу… Но… у меня рука не поднимется… против
своих…
— Не против своих, Рандольф. Против фашистов…
XXX
Фон Тюге любил поспать, понежиться в постели, особенно после таких бессонных ночей,
какой была прошлая. Проснулся где-то в начале одиннадцатого, нежиться не стал, хрипло
крикнул:
— Гретхен!
Рыжеволосая Гретхен словно только и ждала этого зова. Встала на пороге, игриво
выбросила руку вперед:
— Хайль Гитлер! К вашим услугам, Рудо.
— Приготовьте обед на… шесть персон. Курт пусть позовет этих… Цвибля с Кальтом,
понятно?
— Яволь! Будет сделано. Прием?
— Должны отметить… как-никак, перемещение…
— И новоселье…
Парни штурмбаннфюрера были не промах, за какой-то час уже обшастали Калинов,
обнюхали все помещения и если уж сумели вынюхать для своей резиденции помещение с такими
подвалами, то и для шефа постарались отыскать особнячок в садике, обсаженный такими
цветами, каких во всей Германии днем с огнем не сыщешь. Раньше здесь жил ветеринарный
врач, немец по происхождению, Штромбах, человек уважаемый и достаточно зажиточный. Был
женат на дочери калиновских мещан, стал полновластным хозяином двухэтажного дома со
старым, запущенным садом, дом отремонтировал, сад расчистил, вырубил старые деревья,
насажал молоденьких, да еще таких сортов, что о них калиновцы и не слышали, а за грядками
перед окнами и за цветником поручил ухаживать жене, сухопарой Кларе Генриховне. Но не
только садом и цветами славилась усадьба Штромбахов, удивлял их дом и неисчислимой
семейкой, рождались у них дети почти каждый год, и никто толком не знал, сколько прыгает во
дворе Штромбахов малышей, возможно, и сами родители потеряли счет собственному потомству.
Одни только появлялись на свет, а другие уже женились или переходили на собственный хлеб.
Штромбахи первыми оставили Калинов, бросили и дом, и сад, и цветы. Карл Карлович
Штромбах принадлежал к чистокровным немцам — был сух, педантичен, немногословен и
честен, — однако не на шутку встревожился.
— Я их знаю, — доверчиво сказал соседу, — сюда придут — они тут устроят…
— Вам ли их бояться, Карл Карлович? Свои же… — выпытывал сосед.
— Моя Клара Генриховна хотя и немка, но они докопаются. Ее бабушка еврейка, а у этих на