Красная роса (сборник)
Шрифт:
них характеры, умеют ли воевать, дружны ли между собой. Затем уже где-то на третью ночь
поинтересовался, примут ли они Рысака, если он появится в лесу?
Рысак ждал этого вопроса. Про себя решил: попадаться на глаза бывшим товарищам,
особенно Голове, нет ему никакого смысла. Хотя и был уверен в том, что никто ни в поселке, ни
тем более в лесу ничего о нем не знает, но рисковать не собирался, а главное — боялся, что
может проговориться, во сне заговорит —
Поэтому, отвечая, засомневался, сказал, что в лесу, наверное, известна его роль. Фон Тюге его
успокоил — не может этого быть, никто из местных Рысака не видел, так как его надежно
замаскировали с самого начала.
— При условии, если пан Рысак сможет осуществить акцию государственного значения,
штурмбаннфюрер обещает предоставить ему ответственную должность в собственной команде, —
перевел Хаптур слова шефа. А от себя добавил: — Подумай, такое счастье выпадет немногим —
тебе открывается путь в фольксдойчи.
Поколебавшись, почесав затылок, хотя уже и решил, как быть, Павло Рысак наконец ударил
кулаком по столу:
— Была не была. Скажи ему, Петро, что разыщу их, всех до единого найду.
— За каждого награда — пуд соли, — перевел Хаптур слова шефа.
А соль ценилась на вес золота.
План действий Рысака был принят сразу же — в целом он еще раньше созрел в голове фон
Тюге, — и утром закрытая машина подвезла перебежчика к лесу и выпустила на волю. Павло
вынужден был уже самостоятельно пробираться к лесной сторожке, он был уверен: тамошний
лесник покажет дорогу к партизанам. Не сомневался в этом и фон Тюге, обещал: с его стороны
задержки не будет, как только Рысак подаст известие, он сразу же будет тут как тут.
Рысак клялся, что все сделает именно так, как этого требовал штурмбаннфюрер, а сам
стремился к одному — чтобы его выпустили на свободу, а там ищи ветра в поле. Не такой он
дурак, чтобы из одних когтей добровольно лезть в другие. Эге, поди обмани Голову, если он тебя
насквозь видит.
Павло услышал подозрительный шелест, затем человеческие шаги. Если бы не забилось так
тревожно сердце, наверное, вскочил бы на ноги и шмыгнул бы, пригибаясь, в чащобу, подальше
от беды. Когда же сердце отпустило, успел опомниться; подумал: это, может быть, дикая коза
или еще какой зверь крадется лесом. Но донеслись до него человеческие голоса, и он уже знал,
что делать, — прижался грудью к земле, по-звериному притаился. Это было самое разумное. Он
надеялся, что те, кто крался, а он понял, что незнакомцы идут крадучись, пройдут стороной и не
заметят.
Его заметили, вышли
Витрогона и по-зимнему одетого Гаврила. Они, казалось, не только присматривались, а
принюхивались к следам на земле. Они обступили его, молча рассматривали, словно не верили,
что поймали в лесу человека и что этот человек не кто иной, как бесследно исчезнувший Павло
Лысак.
— Павлуха? — еще не верил своим глазам Витрогон.
Павло глуповато засмеялся — так смеются и от большой радости, и от испуга.
— Как видите… Ух, и испугали же…
Он волновался по-настоящему. Знал хорошо: нельзя молчать, надо радоваться, и радоваться
естественно. И еще — нужно немедленно выдумать то, чего на самом деле не было, выдумать
так, чтобы было складно, чтобы ему поверили. Но что о нем знают здесь, в лесу?..
— Наконец… Думал, крышка… С ума сойти можно… Три дня искал, и вдруг… Наверное,
думали, что Павлу аминь… Ой, не знаю, что было бы… еще немного — и пропал бы… сырые грибы
не еда…
— А по тебе не видно, парень, что ты сырыми грибами питался, — ухмыльнулся Гаврило.
А ведь Павло чуть было не заговорил о блужданиях без хлеба и воды, не подумал о том, что
морда у него действительно не такая, как у истощенного.
— Два дня почти ничего… Без воды… Утром наткнулся на болото… Ведра два высосал… И
уснул… Морду расперло…
— Да, это так, — согласился Гаврило, — если нахлебаться натощак, разбухнешь… бывает…
Они расселись тут же, в густом папоротнике, приготовились его слушать. Нужно было
рассказывать, а он не знал — известно ли им о его катании с ефрейтором Кальтом к
партизанским базам или же неизвестно? Как с кручи бросился головой в водоворот:
— А тут еще беды… С Андреем Гавриловичем… О вас слухи прошли… будто бы всех… до
единого…
Пристально заглядывал в глаза Белоненко, одновременно ловил и выражение лица Лана, но
не прочитал ничего, кроме сочувствия. Если бы знали что о нем, глаза бы выдали…
— Откуда такие разговоры? — поинтересовался Белоненко.
— Фашисты распускают… Люди верят и не верят… Я когда услышал… Откуда же они, думаю,
узнали о базах? Качуренко не такой, чтобы выдать… Может, пытали… Они умеют… В Калинове
сколько народу убили…
С опущенными головами сидели командир и комиссар, пригорюнился и Витрогон. Гаврило не
садился; хотя его никто не предупреждал, он решил, что должен присмотреть, под его опекой эти
люди, надо следить, чтобы не случилось чего, опасности жди из-за каждого куста. Ходил на