Красноармеец Горшечников
Шрифт:
– Тут орудия.
Вытаскивали долго, ещё дольше грузили. Солнце жарило вовсю. Красноармейцы поснимали гимнастерки, бегали к колонке - пить, поливаться водой. Через минуту работы тела снова покрывались коркой соли. Оводы свистели, как пули: бац - в висок, щёлк - под лопатку. Прихлопнул его боец, и вся недолга; это пулю в горсть не схватишь.
Вдруг выстрел: Георгина палила в воздух.
Все побросали лопаты, подняли головы: от станции намётом скакали всадники, щёлкая в воздухе плетьми; на флангах сминали ковыль тачанки. Чёрное
– Безносый!
– Где Чернецкий?
– закричал комиссар.
Серафима не было.
Отряд рассыпался цепью. На платформу взгромоздили телегу, проделав в ней дыру-бойницу, за телегой засела Георгина с пулеметом.
Гарька, вдавив грудь в землю, глядел, как приближаются конники. Пулемёт Георгины выбил град земли из- под копыт коней, красноармейцы защёлкали из винтовок.
Противник развернул тачанки. Дело было плохо. Банда превосходила отряд Севера числом и огневой мощью. Под прикрытием пулемётного огня люди Безносого принялись сгружать ящики с боеприпасами на свои подводы.
– Так они и поезд угонят, - сказал Хмуров, оказавшийся рядом с Гарькой.
– Не дадим.
– Не дадим… Похоже, побьют нас.
– Надо захватывать тачанки!
– Экий ты скорый, - проворчал Хмуров, выстрелом снимая казака с коня.
– Прикрой меня, как сможешь.
Гарька полез по насыпи. Пули стучали о гравий. Горшечников пролез под вагоном, взобрался на крышу по железной лесенке.
Поле боя лежало перед ним, словно раскрытая ладонь. Сверху было видно, как мало красноармейцев и как накатывает на них горячая лава бандитской конницы, и ещё - врезавшийся в левый фланг Безносого маленький отряд Чернецкого. Откуда тот появился, Гарька не понял, да и не важно это было сейчас.
Мимо вагона неслась тачанка, выкашивая поднимающихся красноармейцев.
Горшечников с вагона прыгнул пулемётчику на холку. Хрупнули кости, пулемётчик ткнулся в горячий ствол. Гарька застрелил возницу и схватил вожжи. Несколько красноармейцев на ходу запрыгнули на тачанку и с неё принялись стрелять по врагу.
Возле ящиков с орудиями Долгодумов отбивался от наседающего бандита - большого, шире Храпова, в ильковой шубе, накинутой поверх матросской тельняшки. Гарька выстрелил, пуля взорвала бандиту голову. Новил влез на тачанку.
– С пулемётом справишься?
– крикнул Гарька.
Долгодумов кивнул, заложил ленту в приёмник и хлопнул крышкой.
Вдруг Гарька увидел Злоклятова. Усмехаясь, тот глядел на комиссара, сбивавшего выстрелами из браунинга лезущих на платформу бандитов.
Гарька разрядил обойму в упор, пули измочалили стенку вагона. Злоклятов упал, как подрубленный, но тут же вскочил, стреляя в ответ.
– Вот гад… заговорённый!
Красноармейцы дружно закричали: «Гони! Не стой!»
Злоклятов остался позади. Тачанка, подскакивая, летела туда, где под черным знаменем с гадюкою, выползающей из «адамовой головы», вертелся на ахалкетинце
Два вражеских пулемета били безостановочно. Одна из гарькиных лошадей упала на колени, следом повалилась вторая. Красноармеец, стоявший за Горшечниковым, рухнул сначала на него, потом - на землю. Человеческая кровь смешивалась с лошадиной, красила белый ковыль.
Лошадей выпрягли, общими усилиями развернули тачанку пулемётом к врагу. Пока возились, пулемётчики атамана покосили бойцов; остались Гарька с Новилом да матросик из подразделения Чернецкого.
– Вода есть?
– спросил Долгодумов.
– Откуда?
– Тогда отстрелялись, - Новил вытер пот фуражкой.
– В кожухе пусто, вся выкипела.
Гарька поднял голову. Тачанку обтесало очередью. Горшечников, ругаясь, сунулся назад - щёку утыкало мелкой щепой.
– Амба, что ли?
– вздохнул матросик, передёргивая затвор винтовки.
Долгодумов вдруг заулыбался и показал назад. Гарька обернулся. Из степи, из-за путей, шли длинные цепи войск.
– Чьи это?
– матросик вытянул шею, чтобы лучше разглядеть.
– Наши, шмелёвцы.
Отплёвываясь огнём тачанок, банда развернулась и поскакала прочь, уводя с собой единственную подводу с боеприпасами. Орудия остались у красных.
Север спрыгнул на землю, неловко клюнул Георгину в заплаканную щёку.
– Не реви. Видишь, живы… Чего стоим, хлопцы? Грузите орудия, а потом до станции. Там отдохнём.
Подошёл Серафим. Комиссар поглядел на него зверем.
– Почему не подали сигнал тревоги?
– Безносый подошёл с другой стороны, - ответил Чернецкий.
– С какой - другой? Он наступал от станции. Где вы были?
– Заехали проверить склады.
К седлу матроса, стоявшего рядом с Чернецким, была приторочена штука сукна. Сам Серафим не брал ничего, кроме оружия, но бойцам своим позволял грабить всласть.
Север прикрыл глаза, будто у него вдруг заболела голова. Подошёл маленький кривоногий офицер - командир взвода, присланного Шмелёвым, спросил, закончена ли погрузка.
– Можете отправлять, - сказал комиссар.
Усталый, истрёпанный отряд зарысил к Кисляковке.
– Я целиком несу ответственность, - тихо говорил Лютиков.
– Не удержал Серафима.
Комиссар, посвистывая, сшибал нагайкой репейные головы.
– Доложи Шмелёву, пусть трибунал решает…
– Ты замолчишь?
– спросил Север.
Помполит замолчал.
Красноармейцы разместились на ночёвку в первой свободной хате. Хозяйка, древняя старуха, еле выбралась из угла. В хате было пусто: старый стол да голые лавки.
– Как же ты живёшь, бабушка?
– Живу, - старуха пожевала губами.
– Всё живу… Курочка у меня была рябенькая, и ту скрали. Хорошая курочка была, ноская.