Крещение огнем
Шрифт:
— Нынче ночью мы хорошо поработали. Завтра в домах у многих гринго будет траур.
В меркнущем свете последних осветительных снарядов Гарса увидел лицо милиционера: крестьянский парнишка лет шестнадцати торжествующе улыбался:
— Зато у нас, капитан, будет праздник!
Глава 21
Обычно солдаты профессиональной армии не утруждают себя размышлениями о нравственности убийства.
Джон Киган. "Лик сражения"
В Вашингтоне битва за Монтеррей, которую уже успели окрестить вторым американским Тетом, вызвала не меньшее потрясение, чем в войсках, принимавших участие в сражении.
Тягостное впечатление от битвы усугубляли не подвергшиеся военной цензуре выпуски новостей. В отличие от политики, проводимой армией во время войны в Персидском заливе, когда военные жестко контролировали то, что корреспондентам полагалось видеть и обнародовать через средства массовой информации, на этот раз в Пентагоне сочли, что в Мексике все пройдет гладко, и никакой цензуры не потребуется. Однако и правительству, и военному руководству пришлось пожалеть о своем решении. В противовес представителям Пентагона, продолжавшим уверять общественность, что битва за Монтеррей стала тактической победой, телекомментаторы беспрепятственно демонстрировали на всю страну материал, отснятый прямо на поле боя и отражающий истинное положение вещей. В показанном одной из программ новостей двухминутном сюжете фонограмма брифинга в Пентагоне была наложена на кадры, запечатлевшие горящие американские танки, ряды мешков с трупами американских солдат и полевые госпитали, окруженные толпами раненых. Интервью, взятые у солдат, еще не остывших после сражения и, оплакивающих погибших друзей, только подчеркивали абсурдность высказываний военных чиновников и их неосведомленность о реальных событиях в Мексике.
Новости с фронта подтвердили правоту тех членов Конгресса, которые выступали против установления зоны безопасности на территории Мексики и предупреждали об опасности и бесполезности подобной акции. Эд Льюис и другие конгрессмены, открыто заявлявшие о своем несогласии с действиями правительства, использовали теперь каждую возможность, чтобы подчеркнуть: чем дольше армия США будет оставаться в Мексике, тем большие потери понесут обе стороны. "Вся мексиканская кампания, — не уставал повторять Льюис, — не продумана и основана на ложных посылках". На следующий день после "победы" при Монтеррее, вернувшись со специального брифинга, который Белый Дом проводил для избранного круга сенаторов и конгрессменов, Льюис подвел итог проблемам, стоящим перед администрацией. На вопрос репортеров о том, что сообщили на брифинге ему и другим членам Конгресса, Эд с усмешкой ответил: "Президент заверил нас, что смоляное чучелко стоит именно там, где нужно, и мы намерены его как следует проучить".
И вот, в самый разгар страстей, на сцене появилась Джен Филдс с посланием Совета тринадцати, адресованным президенту. Когда третьеразрядный чиновник Белого Дома снисходительно сообщил ей, что передать послание лично, на чем настаивал полковник Гуахардо, не представляется возможным, Джен решила не биться о стену головой, и в отместку обнародовала текст послания в специальном пятнадцатиминутном выпуске международных новостей. Дав в качестве вступления обзор событий, приведших к кризису, и поделившись своими впечатлениями, основанными на интервью, взятых у представителей обеих сторон, Джен зачитала послание полковника Молины. Ее выступление подлило масла в огонь, а результаты превзошли все ожидания. Не прошло и нескольких часов, как
Льюис не удивился, когда накануне его, вместе с двумя десятками других сенаторов и членов Конгресса, пригласили в Белый Дом на специальный брифинг. Однако повторное приглашение застало его врасплох, тем более что на этот раз вызвали его одйого. Может быть, президент, уязвленный замечанием о смоляном чучелке, решил поучить его уму-разуму? Льюис невольно усмехнулся. Да уж, больше президенту делать нечего, в такое-то время...
Он все еще посмеивался про себя, когда из Овального кабинета появился советник президента по национальной безопасности и направился прямо к нему. Уильям Хэстерт, который до того как войти в администрацию Белого Дома, был профессором в колледже, являл собой редкостный экземпляр зануды. "Можно ли ожидать от президента толковых решений, если у него такие советники?" — в который раз удивился Эд. Когда Хэстерт подошел к конгрессмену поздороваться, ни в его рукопожатии, ни в улыбке не ощущалось ни малейшей доброжелательности. Он пробормотал дежурную фразу о том, как они с президентом рады, что Льюис, при всей своей занятости, сумел найти время и так быстро откликнуться на приглашение, причем от Эда не ускользнуло, что советник поставил себя впереди президента.
Желая выяснить заранее, о чем пойдет речь, Льюис, после официального рукопожатия, задержал руку Хэстерта в своей, что явно не понравилось советнику, и спросил:
— Кто еще приглашен, мистер Хэстерт?
Высвободив руку, советник посмотрел на свою ладонь, потом — на Льюиса:
— Больше никто, конірессмен Льюис. Гфезвдент пожелал побеседовать с вами наедине. Он готов вас принять.
Так и не сумев ничего добиться от Хэстерта, Эд решил положиться на удачу и свое умение быстро ориентироваться в любой обстановке.
— Что ж, советник, тогда не будем заставлять президента ждать.
Вслед за советником Льюис миновал приемную и двух охранников, стоявших у дверей Овального кабинета. Оказавшись внутри, он увидел, что президент неподвижно стоит у балконной двери и с отсутствующим видом смотрит на Розовый сад. "Что- то он совсем не похож на довольного собой человека", — подумалось Эду. Ссутуленные плечи, скрещенные на груди руки, опущенная голова — все это говорило о тяжелом бремени забот. Когда Хэстерт доложил о приходе конгрессмена, президент не сразу повернулся к вошедшим. А повернувшись, продолжал стоять, скрестив руки и опустив голову, глядя на Льюиса исподлобья опухшими глазами, обведенными темными кругами.
— Спасибо, Эд, что так быстро откликнулись. — Даже опустив руки, чтобы указать Льюису на кресло, президент не поднял головы, так что подбородок его почти касался іруди. — Присаживайтесь, пожалуйста. Не выпьете ли кофе?
Льюис хотел отказаться, но передумал. С тех пор, как Аманда повела кампанию против кофеина, он никогда не упускал случая перехватить чашечку Настоящего кофе, если был уверен, что жена об этом не узнает. Она умудрилась проводить свою линию даже в его кабинете в здании Конгресса, строго-настрого наказав его сотрудникам давать ему только кофе без кофеина. Сознавая, что поступает глупо, Льюис все же по привычке опасливо огляделся: нет ли в кабинете посторонних, которые донесут на него Аманде.
Когда они сели, и Льюис получил возможность насладиться запретным напитком, президент приступил к делу.
— Вчера, Эд, вы с присущим вам красноречием отметили, что я неосторожно схватил смоляное чучелко и увяз обеими руками.
Льюис вздохнул. Он уже почти жалел, что сказал эту фразу. В конце концов, это был дешевый ход, которого не заслуживал даже этот президент. Но теперь он уже был бессилен что-либо изменить. У Льюиса даже мелькнула мысль — не извиниться ли, но он не стал этого делать. Пусть ход был дешевым, зато он ни словом не погрешил против истины.