Крестоносцы

Шопперт Андрей Готлибович

— Ворота всегда закрыты? — Фёдор показал, как ворота открываются.

И опять непонятно, разобрал ли Жимайтис их вопрос, и правильно ли они поняли его ответ. Но вроде — днём открыты и на воротах двое стоят. А как вечер настаёт, то запираются немцы.

Понятно, что Андрей Юрьевич им команды все встречные и поперечные рыцарские замки захватывать не давал. Он, наоборот, советовал им не лезть на рожон и заниматься разведкой, а не стяжательством трофеев.

Но тут просто нельзя было мимо пройти. Большой довольно рыцарский замок, вон даже кораблик небольшой на причале покачивается, и совершенно без защиты. Что им восемь воев, из которых один — разжиревший

и хромоногий Гуго. Не, не, пройти мимо такого подарка — судьбу прогневить. Дают — бери. Единственный вопрос, который Емеля с Фёдором немного обкатали в головах, так это идти днём, ну что уж они из своих луков двух кнехтов на воротах не положат, или идти ночью? У них ведь кошки есть. Пусть две всего. Высота стен так себе — метров семь. Закинуть и потом забраться — плёвое дело.

— Днём надо. Ночью какой идиот заснёт пьяный в конюшне, мы всех перебьём, а он проснётся от шума, взведёт арбалет и выстрелит в спину, — показывая, как пьяный кнехт им из арбалета в зад бьёт, стращал Емелю Фёдор.

— Нда… А может ведь. Хорошо, пойдём днём. Стой. А можно ведь у этого Жимайтиса лошадь с телегой взять… да и самого Жимайтиса. Поставить в телегу пустых корзин, и за ними укрыться. Мы вдвоём укроемся. Подъехать и этих двоих охранников у ворот прибить к воротам.

Так и решили. Фёдор с Емелей места в телеге оставили за собой. Так-то все хотели. Пострелять в псов рыцарей — это богоугодное дело. Чего они на наши земли лезут. Вон бедного Жимайтиса впроголодь держат, эвон он який худой. И лысый почти. Ясно, что это ему волосы кнехты вырвали, таскают всё время за чуб.

Худой и оборванный староста Жимайтис оказался трусом. Нет, мол, херы, берите лошадь с телегой, даже корзины берите, но меня оставьте под лавкой. Вы потом уедите, увезёте с собой добычу, а тевтоны, Перунас их задери, другие придут и разбор учинят, а как у любого старосты у него в деревеньке их есть недруги, которые с радостью немцам расскажут, что русов, убивать тевтонов, повёл лично староста Жимайтис.

— Возможно такое, — согласился, почесав подбородок, с беднягой Емеля, — А если мы тебя побьём при народе, половину зубов выбьем, плетью отходим, ухо отрежем и орать ещё будем, что не поедешь на телеге к замку, так бабку твою ссильничаем, тогда народ к тебе уважением, ну, или жалостью, проникнется.

— Ухо? Зубы? Плетью?

— Ну, хочешь, глаз ещё один выколем, или пальцы на ногах отрубим? — продолжал «уговаривать» старосту местного Жимайтиса десятник Емеля.

— А можно просто покричать, ну и заехать по харе, не выбивая зубов? — тяжело вздохнул староста, соглашаясь быть проводником в замок.

— Легко.

— И Лукне мою не трогайте, вон и Иванко дочка подросла…

— Нет. Дочку не будем. И Луковую твою тоже. Всё, хватит трусить, мы тебе в замке хабара наберём. Ткани там, или посуду. Оружие нельзя же, лошадей тоже. Ну, что возьмёшь, то и твоё. Пошли в застенок твой.

(Небольшое поселение, деревню или хутор в старину называли словом «ЗАСТЕНОК»).

Событие тридцать седьмое

— Ты поедешь с нами! — епископ Кошице Марек Форгач ткнул пальцем в пацанёнка лет десяти.

Пацан был худ, даже тщедушен, ещё он был нестрижен. Одет воришка был в такое рванье, что во многих местах смуглое от природы и грязи тело просвечивало наружу.

—

Я никуда не поеду! — захрипел пацан.

Не простужен был, горло ему отец Гюстав повредил. Почти придушил, да и придушил бы, не вмешайся епископ. И не из желания убить мальца, а из-за несоответствия петушиной шейки воришки и лапищи доминиканца. Это как бабочку тапком ловить. Вот сидит на стене она и крылышками красивы бяк-бяк-бяк-бяк, а тут захотелось вам её в коллекцию, но ничего нет под рукой кроме тапка. А если тихонечко? Слегка? Бамс. И бабочка ваша. Только для коллекции уже не годится. Вся искорёжена, и половина только пыльцы, собранной в прекрасные узоры у неё на крыльях, осыпалась.

— Тут мне решать, — свёл брови епископ и глянул почти повелительно на доминиканца.

— Может просто выкинуть его из окна? — то ли подыграл ему, то ли так и думал, отец Гюстав.

— Нет, он поедет. Правда ведь, Алонсо?

Воришка глянул исподлобья на обеих монахов и вытерев сопли кулаком кивнул.

— Вот и хорошо. Отец Гюстав, на нужен ещё один ослик или мул.

— А андалузского жеребца ему не надо?! — пхыкнул монах, — побежит за вашим мулом, Ваше Высокопреосвященство.

— Так мы никогда не доберёмся до Праги, — троекратно перекрестился Марек Форгач.

Казначей, охранник и просто… неприятный собеседник, приставленный к нему Папой Иоанном, всё же раскошелился. В Меце они купили на рынке не только небольшой запас провизии, но и ещё одного мула.

Воришку поймал за ногу и затащил назад в комнату отец Гюстав. Несмотря на кажущуюся медлительность, этот монах оказался очень проворен. Разбуженный епископом он первым делом метнулся к двери. Налетел на парнишку опешившего и повалил его. Тот попытался удрать в коридор, и него это почти получилось, лишь в каком-то небывалом прыжке доминиканцу удалось нырнуть вслед за беглецом в коридор и ухватить воришку за ногу. При этом сам он упал, ударившись носом о деревянное ведро с испражнениями, используемое в этих номерах в качестве ночной вазы. Облились и изгваздались содержимым оба. Пришлось епископу выгнать их на улицу. Там, он помнил, стояла большая бочка с водой. Сначала отец Гюстав «ополоснул» в ней Алонсо, а потом передав его епископу, нырнул туда головой вниз сам.

К утру от обоих немного пованивало ещё, но терпимо. И тут Марек Форгач пожалел пацана и решил сделать из него помощника себе. Воспитать в истинных ценностях.

Из Меца они отправились в Саарбрюкен и далее в Мангейм. Это путешествие заняло у них целую неделю. Могли бы и дней за пять добраться, но в обоих городах отец Гюстав набирался вином до беспамятства и приходилось задерживаться в них ещё на день, чтобы доминиканец очухался.

Епископ начал подозревать, что Папа Иоанн послал этого доминиканца с ним для того, чтобы они не доехали до Праги. Не хотел помогать сыновьям и дочерям исповедующим истинную веру в Словакии. Если бы не монашеская ряса отца Гюстава, то их давно бы прирезали в одном из постоялых дворов. Напившись этот боров совершенно себя не контролировал и обязательно ввязывался в драку.

Правда, когда отец Гюстав был трезв, ну, в дороге, например, то в разговорах с ним епископ всякий раз поражался обширности знаний этого пьянчужки. И не только в богословии был силен доминиканец. Он отлично знал «Историю» Геродота. Знал чуть не наизусть всего Гиппократа. Вообще, он мог поддержать разговор на любую тему, от того кто и где сейчас правит, до устройства мироздания.

Из Мангейма, где по письму Папы, их местный епископ снабдил деньгами и провизией ещё на неделю, они отправились в Нюрнберг.