Кристальный матриархат
Шрифт:
— Я у Насти всё узнаю. Всё, что ты рассказываешь, мне непонятно.
— Папка мне по секрету сказал, что я зимний фрукт, а не с телеги капустной. Что мне своё рождение в тайне держать нужно. Говорил, мы третий раз место меняем. А если нужно будет, дальше Екатеринодара уедем, и следы запутаем. Как же. Запутали. С четвёртого этажа головой в землю, — рассказал мальчишка о страшной тайне и зашмыгал носом.
— Нюни не распускай, — решил я не церемониться. — Ежели ты такой шустрый и миром понукаешь, то и делать всё нужно
— Каким посредником? Какую клятву? — очнулся от горьких воспоминаний Димка.
— Видишь пролётку? Сейчас вторую партию капусты отвезёшь, и за мной вернёшься. Почему опять кучу не загрузил? Ставь миражабль, как надо. А уже и не надо, — начал я отчитывать юного лихача, но Кристалия сама переместила дирижабль в нужное место. — Видишь, как мир за тебя радеет? Не задавайся. Это означает, что она не против моего плана на твой счёт. А клятву я тебе позже надиктую. Только мне имена понадобятся, которые твоего деда и прадеда, — закончил я речь кандидата в крёстные посреднические папки.
— Кто их знает, моих дедов и прадедов? Их никто не знает. И я не знаю, — напомнил мне завтрашний посредник, где и в каком мире нахожусь сегодня.
— Обойдёмся мамкой и папкой, — решил я. — Если что, ты это брёвнышко с собой катал, а я только сейчас забрал, договорились?
— Отдашь его? — ужаснулся малец.
— Попрошу из него крестиков сделать. Раздам их добрым людям, — объяснил я намерения.
— А мамке? — недоверчиво спросил Димка.
— А мамке и тебе в первую очередь. Всё из-за вас началось. Чтобы вас оберечь. Нечисть у вас по улицам ходит даже среди бела дня.
К нам подъехала пролётка с седоками, которые спешились и деловито полезли на мешки с овощами, будто так добирались до рынка каждый день.
— К хорошему быстро привыкаешь? — в шутку спросил я Ольговича.
— Вашими молитвами. Спасибо за небесную услугу, — начал он расшаркиваться.
— Не за что. На благое дело никаких сил и средств не жалко, — заверил я в полной солидарности в капустно-морковном деле.
Мы отправили Димку с продавцами в очередной полёт и долго махали руками вслед улетавшему миражу-дирижаблю.
— Это, что ли, древо палестинское? — спросил Ольгович, кивнув на моё брёвнышко.
— Оно родимое. Только не знаю из Палестины или из другого места. Темно тогда было, — начал я рассказ, но осёкся. — Говорят, оно светом горит. Только мои грешные глаза его не видят, а Димка видит. И другие люди видят. Особенно ведьмы и всякая нечисть. Из него смола вытекает, когда оно плачет, на наши грехи взирая. В церкви эту смолу раскуривают. Ладаном она называется, — рассказал я всё, что знал о Босвеллии.
— Да ну, — удивился Ольгович.
— Коромысло гну, — выдал я отповедь с кацапским акцентом.
—
— Как младенца из кондитерской, — легкомысленно пообещал я, не понимая, к чему клонит Степан.
— Поехали испытаем, — раззадорился капустный фермер.
Пока я чесался, он чуть ли не втолкнул меня на пролётку, и через минуту я летел ясным соколом на войну с неведомым ведьмаком, не успев ни глазом моргнуть, ни коробку распаковать, чтобы выпустить на свободу хоть какие-нибудь знания о ведьмаках и способах борьбы с ними.
— Как ею управляться? — спросил Ольгович.
— Читай молитву и осеняй крестным знамением, пока из него дух вон не выйдет. Пока не зашипит, как шкварка на сковородке, — ответил я, припомнив сеанс избавления от скверны ведьмовского клада.
— Какую молитву? — не понял агроном.
— Сильную. Начинается с: «Первым разом, божьим часом».
— Не знаю такой. Может, ты сам его? Ну, того. Зажаришь. А то завёлся. Девок портит. Урожай на корню изводит. А попадья с ним шашни крутит, — взмолился Степан за урожайных девок.
— Попробую, — согласился я, стесняясь признаться, что, считая себя православным, не знал ни одной молитвы.
К хате колдуна мы подъехали быстрее, чем мне хотелось. Она оказалась такой же белёной мазанкой, только скромнее станичных хат в моём мире.
— Как девчачья времянка у Павла, — вспомнил я, где уже видел подобное строение.
Ольгович всучил мне в руки оружие против зла в виде палки-прогонялки, и подтолкнул к калитке колдовского дворика, а сам остался наблюдать за смертным боем издалека.
Делать было нечего, и я, понадеявшись, что колдуна не окажется дома, шагнул в калитку навстречу неизвестности.
— Тук-тук, — сказал я вполголоса и ударил палкой в раму окошка.
— Кто там? — спросил знакомый молодой голос.
— Инспектор по колдовству и магии, — заявил я, почему-то нисколько не испугавшись.
Дверь скрипнула и отворилась, а я замахнулся деревянным оружием на выходившего колдуна.
— Ясень? — вырвалось у меня, когда увидел знакомого хулигана. — Это ты народ баламутишь? Сейчас я тебя со свету сживу. Будешь знать, как шкодить и людям урожай губить.
После угроз зловеще двинулся на Ясеня, а тот и глазом не моргнул. Закурил папироску и, как ни в чём не бывало, уставился на меня.
«Кристалия, голубушка, помоги с хулиганом справиться. Если добром не послушает, закинь его, куда подальше», — попросил я и начал читать Димкину молитву.
— Первым разом, божьим часом, помолюсь я Господу Богу, всем святым…
Читал молитву и осенял Ясеня дубинушкой, рисуя над его головой кресты. А он стоял, курил и не обращал внимания на мои религиозные деяния, пока, вдруг, изо рта у него вместо папиросного дыма не повалила чёрная копоть, которая тут же собиралась над его головой в облачко.