Критика буржуазных медико-социологических концепций

Яковлевич Болеслав Смулeвич

Я задерживаю дыхание, потому что знаю — он говорит правду. И не понимаю, что именно вызывает этот жар в моих щеках, в самой сердцевине груди — ужас от его слов или что-то другое.

— Это опасно, — шепчу я ему в губы, такие тёплые, такие близкие, такие… искушающие. — Возможно, даже опаснее, чем оставить меня дезориентированной.

— Возможно, — признаёт он. — Мне всё равно. — В его голосе звучит почти свирепая решимость.

Я глубоко вдыхаю и опускаюсь в воду, позволяя ей полностью окутать

меня, смыть ощущение крови, прилипшей к волосам. Когда я снова выныриваю, Кириан всё ещё смотрит на меня.

— Теперь моя очередь сказать тебе то, что тебе не понравится.

— Давай.

— Я бы сделала это снова. — Я выдыхаю слова резко, как лезвие, вонзающееся в ткань ночи. Говорю их, зная, что это только расширит пропасть между нами, но мне нужно это сказать. — Если бы мне пришлось пройти через всё заново, я бы снова солгала тебе, снова бросила вас… и сегодня… я бы снова убила Дерика.

Чувство вины впивается мне в горло острыми зубами, но слова вырываются наружу всё равно, потому что в них нет ни единой лжи.

— Думаю, во мне есть тьма, — заканчиваю я почти шёпотом.

— Тьма Гауэко? — спрашивает он.

— Может быть. А может, и нет. — Я пожимаю плечами, и вода плещется вокруг меня, омывая каменные края.

— Мне всё равно, откуда она, — отвечает он. — Она мне нравится, потому что это тоже часть тебя.

Я ловлю его взгляд, такой близкий, что кажется, будто он прожигает меня насквозь.

Я должна сказать ему, что это неправильно, что его слепая готовность принять любую часть меня, даже самую мрачную и уродливую, может привести к катастрофе.

Но я слишком давно потеряла единственных людей, которые тоже принимали меня целиком.

Алекс, первую любовь, которую у меня забрали.

Леона, друга, который был со мной всегда и которого я больше никогда не увижу.

И Элиана, моего Элиана, которого Ужасы убили, когда он был ещё таким юным.

И снова почувствовать это, снова найти кого-то, кто видит меня, кто знает, кто принимает ту версию меня, которую я и сама ещё не понимаю, — слишком ценно, чтобы оттолкнуть.

Может, поэтому я не возражаю.

Может, поэтому я наклоняюсь вперёд, жаждая поцелуя, который он тут же мне дарит.

Глухой стон срывается с его губ — то ли от внезапности, то ли от наслаждения.

А немного позже он оказывается в ванне вместе со мной. Я очищаю воду от крови, и тут же чувствую укол — очередное предупреждение магии.

Перед глазами вспыхивает образ Эрио, исчезающее прошлое, словно вся моя сущность вот-вот сотрётся.

Но ужас длится лишь мгновение, ровно столько, сколько требуется Кириану, чтобы наклониться и поцеловать мою челюсть. Потом — шею. Затем — ниже…

Глава 37

Одетт

Когда

утром Ева появляется в руинах, она бросает на меня оценивающий взгляд, заглядывая за занавес, который служит здесь дверью.

— Тебя наказали, — протягивает она напевно, скрестив руки на груди. — Просто наказали.

Я приглаживаю юбку элегантного платья — того самого, которое настоящая Лира бы возненавидела, по крайней мере на людях. В нём нет корсета, а по бокам глубокие разрезы на уровне рёбер, открывающие значительную часть кожи. Две прорези вдоль юбки оголяют ноги почти до бёдер.

Никаких бесконечных слоёв ткани, никакой тяжелой отделки. Это платье слишком простое и, в то же время, слишком вызывающее. Оно непристойно изящно. Чёрная матовая ткань без кружев, без сложных узоров, без жемчужного шитья — просто лёгкий материал, скользящий по изгибам тела.

До полудня нам предстоит снова собраться с капитанами. Я уверена, что Нирида уже решила, как и когда атаковать. Но мне не позволено присутствовать на встрече как Одетт.

— Кстати, оно тебе идёт, — добавляет Ева с усмешкой.

Платье принесла Нирида этим утром, прежде чем громко крикнуть с порога, проверяя, одет ли Кириан.

Признаю — оно прекрасно. Если бы я могла носить его по-настоящему, я бы его полюбила.

Я раздражённо поворачиваюсь к Еве, и в следующий миг моё тело меняется. Теперь я она. Те же миндалевидные глаза, прямые, чуть более длинные волосы, её фирменная насмешливая ухмылка, которая сейчас застыла в изумлении.

— Хочешь надеть? — невинно интересуюсь я. — Я пойду как ты.

— Заткнись, — бросает она. — И прекрати так делать. Это отвратительно.

Я расхохатываюсь.

— Это отвратительно, — передразниваю её её же голосом.

Ева щурится, затем с улыбкой хищницы делает шаг вперёд — и вот передо мной я.

Я смотрю на неё, на себя.

И ощущение от этого — не самое приятное.

— Если позволишь… — мурлычет она моим голосом, поправляя юбку, — я пойду очаровывать парочку капитанов.

Я чуть не давлюсь воздухом.

— А я, пожалуй, пойду терзать одну командующую, с которой у меня никогда ничего не будет, потому что я трусиха.

Ева, то есть я, медленно поднимает брови. Открывает рот, уже готовясь сказать что-то колкое, но тут дверь распахивается, и в комнату входит Нирида.

— Вы готовы? — спрашивает она. — Одетт, ты же знаешь, что должна…

Она запинается, видя меня в брюках из тёмной кожи и Еву в моём откровенном платье.

— Да что, к чёрту, здесь происходит? — бормочет она.

Ева смягчается и, пожалев Нириду, возвращает себе свой облик. Я тоже вновь становлюсь Лирой.

— Пошли, — бросаю я, проходя мимо.