Кронпринцы в роли оруженосцев
Шрифт:
В середине 70-х годов политика сохранения цен на все продукты стала заходить в тупик. Деликатесные сорта рыбы исчезли из открытой торговли и стали распределяться только по закрытым системам.
На политбюро был вынесен вопрос о повышении цен на дефицитные виды рыбной продукции. Инициаторы из Совмина СССР главную задачу видели в увеличении кассовых сборов. Но попутно создавались условия и для того, чтобы дорогие сорта получили выход в открытую продажу.
К проекту постановления прилагался перечень продуктов, по которым должны были повышаться цены. При тогдашней системе строгой
А тут вдруг оказалось, что в список новых цен не была включена масса деликатесов, давно исчезнувших с прилавков общедоступных магазинов, — крабы, креветки и другие нерыбные морепродукты, печень трески. Не была включена в новый список и вобла, хотя к этому времени большая часть людей и вкус-то ее забыла.
В качестве предложений к заседанию политбюро я сделал дополнительный список дефицитных продуктов, на которые стоило бы повысить цены, чтобы их покупка зависела от денег, а не от доступности к закрытым магазинам.
Отдал список со своими комментариями председателю правительства. Тот ничего не сказал. Но это было и естественно, потому что сама возможность его выступления на политбюро зависела от характера дискуссии — захочет генеральный секретарь выслушивать другие точки зрения или скажет: давайте так и примем. В таком случае никто и рта не откроет.
Заседание политбюро закончилось поздно. Около одиннадцати часов ночи по внутренней связи позвонил Соломенцев: «Зайди, возьми бумаги». Передавая папку с материалами политбюро, сказал:
— А твои предложения приняли. Но не все. Против воблы только возражения были. И знаешь, кто выступил против? Шелепин.
— Чего же возражать-то? — не удержался я от вопроса.
— Говорит, что не следует повышать цену на воблу, потому что она — народная еда.
— Так кто же ее купить-то может? Она же нигде не продается.
— Ну, ему виднее. Он же председатель профсоюзов.
«Страшно далеки они от народа», — вспомнил я с тоской слова классика научного социализма, сказанные в иные времена и по иному поводу.
ТОСТ ДЛЯ КНИГИ РЕКОРДОВ ГИННЕССА
Заправский тамада может говорить столько времени, на сколько рассчитано застолье. Само слово «тамада» грузинского происхождения и означает «распорядитель», имеется в виду распорядитель пиршества. Из Грузии искусство тамады перекочевало в другие республики и регионы Кавказа, где обогатилось новыми красками.
В верхнем эшелоне власти советского времени установилась почти традиция, что когда выступали руководители закавказских республик, даже при самых серьезных обстоятельствах, от их речей ожидали искристости тоста.
И надо признать, что они понимали заданную роль и старались не обмануть ожиданий. Если сейчас почитать выступления Шеварднадзе, Алиева, Демирчана на торжествах, посвященных круглым датам в истории СССР, то для полного сходства их с тостами не достает только нескольких слов: «Так выпьем же за…».
Когда на трибуне один за другим оказывались Алиев и Шеварднадзе, два наиболее ярких представителя кавказского ораторского
Когда республики по очереди отмечали свои юбилеи, то и тут была видна соревновательность, особенно перед лицом главного гостя, каким на большинстве торжеств был Брежнев, который долгое время поровну уделял внимание праздникам союзных республик. После перенесенных в середине 70-х годов приступов болезни Брежнев был не в состоянии успеть на все торжества. Это создавало раз-номасштабность сходных по сути праздничных мероприятий. Причем такая асимметрия выражалась прежде всего в том, что в отсутствие первого лица союзного государства в большей степени хозяином положения чувствовал себя главный политический деятель той республики, для которой наступала очередь отмечать юбилей.
В присутствии Брежнева считалось недопустимым делать доклады длиннее, чем намечалось его «приветственное слово», которое обычно делалось в формате часового выступления.
Это, конечно, нигде не записывалось, но этика требовала, чтобы количество аплодисментов, которыми прерывалось прослушивание доклада местного начальника, ни в коем случае не превосходило тех восторгов, которые демонстрировали собравшиеся при прослушивании выступления Брежнева.
На торжественных приемах, где на смену докладам приходили тосты, также царил строгий неписаный регламент. В присутствии Брежнева только он сам отвечал на приветственный тост хозяев. Хозяйский же тост, каким бы красивым он ни был, не мог быть утомительным по времени. Самое большее на него отводилось семь-восемь минут. А вместе с аплодисментами на это приходилось не более трех страниц текста.
Всю эту механику мне пришлось изучить буквально с карандашом и хронометром в руках. Причиной было не праздное любопытство, а рабочая необходимость. На ряде торжеств, особенно посвященных датам образования республик, главный представитель Российской Федерации, а им, естественно, был председатель Совета министров РСФСР М.С. Соломенцев, оказывался на положении первого по старшинству лица. В этом была дань уважения к России как основе советской федерации. В таком случае при каком-то стечении обстоятельств Соломенцеву могла выпасть обязанность выступать с ответным тостом. Ну а мне, как его помощнику, — написать текст выступления в соответствующих политических параметрах и физическом объеме.»
Именно так сложилось при торжествах, посвященных 60-летию образования Азербайджанской ССР. Празднование несколько раз переносили в ожидании приезда Брежнева. В конце концов тот дал указание праздновать без него, пообещав приехать в другой раз, а главным гостем назначил Соломенцева.
Для Алиева, конечно, было большим разочарованием получить вместо Генерального секретаря ЦК КПСС председателя Совмина РСФСР. Ведь в ходе торжеств легче запудрить мозги грандиозностью свершений и планов, чтобы добиться увеличения капиталовложений, в которых нуждались республики.