Кронпринцы в роли оруженосцев
Шрифт:
На перекрестке двух разных подходов мне пришлось оказаться через несколько месяцев после первого взаимодействия с Поляновым.
Незадолго до празднования 20-летия Победы над фашистской Германией, которое широко отмечалось в мае 1965 года, Замятин поручил мне включиться в группу по подготовке обращения руководящих органов власти СССР к правительствам и парламентам мира с призывом о сотрудничестве в укреплении безопасности, продвижении по пути разоружения. Обращение планировалось достаточно развернутым, на половину полосы
Группа состояла всего из трех человек. Мне надлежало присоединиться к тому же Николаю Полянову из «Известий» и другому корифею журналистики — Юрию Жукову.
Мы стали составлять план, руководствуясь общими положениями, которые передал нам Замятин. Составили страницу тезисов, разбили на три части с одинаковым количеством страниц на каждого. Жукову досталось написать торжественное вступление, Полянову — констатирующую среднюю часть, мне — финал с конкретными предложениями, которые частично уже были провозглашены ранее. И здесь Полянов говорит:
— Зачем нам писать отдельно каждому свой кусок? Давайте вызовем стенографистку, сделаем диктовку, исправим вместе текст. Быстрее будет, чем писать отдельно, потом не будет состыковок, не придется над ними голову ломать.
У Юрия Александровича Жукова, как я помню, всегда было уставшее выражение глаз. Но после слов коллеги глаза его приобрели еще большую печать утомленности. Он понял, что придется не только писать что-то мало ему интересное, но еще, может быть, и спорить, а это совсем не вписывалось в его манеру общения.
— Нет, — вяло ответил Жуков, — я диктовать не люблю, да и не умею. Все пишу и переделываю от руки. Да и как диктовать в несколько голосов? Конечно, наши части будут разными, но как-нибудь состыкуем их.
Полянову пришлось смириться, ограничившись диктовкой своего раздела. Когда мы стали сводить все вместе, действительно различие стилей выпирало. Но поскольку раздел Жукова был первым и был он безукоризненно отточенным, естественно, мы стали встраиваться в его подход.
Полянов не мог взять на себя корректировку текста, поскольку медленное прописывание буковок никак не соответствовало его темпераменту. Жуков отказался выправлять весь текст по чисто этическим соображениям, чтобы не подтверждать известное предположение, будто он, Жуков, как «правдист», имеет перед другими какой-то приоритет. Обоих устраивало, чтобы исправление вносил нейтральный работник отдела печати.
Полянов счел подобающим сделать реверанс перед центральной партийной газетой, в которую незадолго до этого вернулся Жуков, оставив пост члена правительства, председателя комитета по культурным связям:
— Должен признаться вам, Юрий Александрович, что я каждое утро начинаю с чтения именно «Правды».
Жуков вымученно улыбнулся, ответил:
— Со своей стороны, не могу сказать, что начинаю день с «Известий». Я и «Правду» не всегда смотрю. Скоро будет уже лет двадцать, как получаю «Монд», с тех пор, как работал в Париже. И здесь она тоже приходит ко мне домой. Ее и читаю.
Слова главного партийного журналиста были
— Этого я позволить себе не могу, — завершил он тему утренней газетной читки, — я читаю «Ди Вельт», но днем и на работе. Домой мне ее никто не принесет. А утром — «Правда». Это обязательно, как чашечка кофе.
Реверанс перед «Правдой» не мог иметь никаких последствий, хотя, возможно, эти слова был и даже искренними. Николай Полянов не вписался в формировавшийся к тому времени новый «речевой аппарат» партии. Жуков же, наоборот, стал чаще привлекаться к написанию речей Брежнева, особенно когда затрагивалась военная тема.
Пристрастие Хрущева к пословице, крылатой фразе или краткой цитате привело к тому, что в Институте марксизма-ленинизма, учреждениях Академии наук множество людей по заданиям сверху выискивали, собирали и сортировали все, что могло бы блеснуть алмазом мудрости в речи Первого секретаря ЦК КПСС.
Не исключено, что не без внутреннего стимулирования с этой стороны один из помощников Суслова стал крупным собирателем и составителем сборников афоризмов, внеся тем самым свой вклад в развитие отечественной словесности.
Мне же от хрущевской поры написания «речей для вождей» достался совершенно уникальный сборник, который и существовал-то всего в трех экземплярах.
На пике борьбы Хрущева «за мир во всем мире», как тогда говорили, в поле зрения советского лидера оказалась скульптура выдающегося советского ваятеля Вучетича «Перекуем мечи на орала».
Скульптуре этой была уготована судьба стать советским подарком Организации Объединенных Наций, преподнесенным при знаменитом похлопывании Хрущевым ботинком по трибуне в зале заседаний Генеральной Ассамблеи.
Тогда-то и появилась мысль, что одной цитаты из Библии мало. Была попытка воспроизвести цитату в более развернутом виде — перековать мечи на орала и из копий сделать серпы, но она успехов не имела. Нужен был более широкий поиск.
Идеологическое управление ЦК КПСС, возглавлявшееся демагогом и царедворцем высшей пробы Л.Ф. Ильичевым, дало поручение Комитету по делам религиозных культов представить сборник ярких цитат из религиозных книг ведущих конфессий нашей страны. Комитету несложно было переправить поручение духовным учреждениям. И вот появился сборник цитат о мире, безопасности, дружбе народов, собранных из Ветхого Завета, Евангелия, Корана.
Один из экземпляров сборника был направлен в МИД как в мастерскую по производству речей. Другой находился в Идеологическом управлении ЦК, третий — в секретариате Хрущева. Это вытекало из указателя рассылки, который был на препроводительном письме Комитета по делам религиозных культов.
В МИДе экземпляр сборника осел в отделе печати у первого заместителя заведующего Ю.Н. Чернякова. Когда он в начале 1965 года отправлялся на должность посла в Сирию и щедро раздавал накопленные им литературные сокровища, сборник цитат с подобающим назиданием оставил мне.