Кронпринцы в роли оруженосцев
Шрифт:
Со мной этот сборник из отдела печати МИДа перекочевал в аппарат ЦК КПСС, куда я вскоре перешел работать в отдел, которым руководил Ю.В. Андропов.
Когда же я уходил из аппарата ЦК в Совет министров Российской Федерации в 1971 году по приглашению председателя российского правительства М.С. Соломенцева на должность его помощника, то счел, что сборник больше может пригодиться в партийной структуре, и передал его своему коллеге, большому почитателю раритетов, консультанту из отдела социалистических стран Н.П. Коли-кову.
Тот через двадцать лет перевез сборник в Кремль в аппарат Президента СССР, куда
Николай Павлович переместился в Фонд Горбачева, что разместился близ станции метро «Сокол» в бывшей школе зарубежных подпольщиков, а сборник остался в кремлевском кабинете, где, скорее всего, его постигла судьба мученика, приговоренного к аутодафе.
Хрущевская эпоха, постепенно растворившаяся в истории, осталась лишь в воспоминаниях. Вместе с ней уходили люди и речи, которые одни из них сочиняли, а другие выслушивали. Уходили в небытие и такие материальные символы времени, как уникальный сборник религиозных цитат о мире, которому так выразительно был предан на словах Н.С. Хрущев.
IV
РЕЧЕВОЙ АППАРАТ ПАРТИИ
В конце жизни Брежнева ходил такой анекдот.
Леонид Ильич сидит за столом в кабинете. Слышит стук в дверь. Надевает очки, берет в руки бумагу, читает: «Кто там?»
За дверью стоит Суслов с бумагой в руке, читает по ней: «Дорогой товарищ Леонид Ильич Брежнев! Это я — Суслов»
Леонид Ильич берет в руки вторую бумагу, читает: «Входите, уважаемый Михаил Андреевич Суслов!»
Анекдот, конечно, сгущает краски. Но и жизнь приобретала анекдотические очертания. Причем такой она становилась не сразу и имела на разных этапах разные причины, ведшие к воцарению маразма и психоза недоверия к себе.
Когда Брежнев пришел к власти в октябре 1964 года, общество было издергано своевольным экспериментаторством Хрущева, получившим бичующее определение «волюнтаризм».
Покончив со скверной самодурства Хрущева, новые руководители КПСС взяли за правило согласовывать друг с другом все свои выступления. Слова «коллегиальность руководства» стали, подобно заклинанию, обязательными для каждой речи.
Была введена в практику рассылка членам Президиума ЦК, переименованного в 1966 году в Политбюро, всех докладов, речей и других крупных выступлений. Согласовывались через рассылку верстки статей или письменных интервью. Выступления в печати секретарей ЦК, министров, включая ответы на вопросы, допускались только по поручению руководства или по согласованию с ним.
Сначала согласование делалось непосредственно с Брежневым. Напрямую или через помощников. Затем, примерно со времени чехословацкого кризиса 1968 года, выступления стали согласовываться и с Сусловым. Брежневу вроде бы было не до того.
Наряду с публичными выступлениями тексты стали готовиться для переговоров и бесед. Здесь
Главной причиной такой трансформации стала прогрессирующая болезнь Брежнева, а также параллельное впадение в старческий и недужный маразм таких его ближайших приближенных, как члены политбюро, секретари ЦК Суслов и Кириленко.
Другой причиной опоры на письменный текст стала боязнь пропустить какой-нибудь новый нюанс во взглядах генерального секретаря и тем самым не оказаться в проложенной им колее. Это особенно беспокоило партийных деятелей, входивших в руководство партии в его широком понимании, но не допущенных в узкий круг самых доверенных членов политбюро.
Стремление непременно заранее разослать текст своего выступления усилилось после выступления первого секретаря Московского городского комитета КПСС Егорычева на пленуме ЦК летом 1967 года, которое было расценено как критика в адрес Брежнева, за что московский руководитель и поплатился своей должностью.
Развернутая Брежневым с той поры кампания медленного выживания из руководителей сферы КПСС А. Н. Шелепина, прозванного «железным Шуриком», и его комсомольских сподвижников усугубила необходимость исхлопотать одобрение на каждое публично выраженное слово.
Наконец, была еще одна причина практики тотального представления «наверх» проектов предстоящих выступлений. Это, надо честно признать, крайне низкий уровень общей культуры всех членов партийного руководства страны, а также почти полное отсутствие или выкорчевывание в себе навыков и желания участвовать в дискуссиях, вести непосредственный живой разговор.
Нельзя сказать, что руководители были не в состоянии проводить по отраслям рабочие совещания, беседовать на предприятиях или в регионах с рабочими и активистами. Нет! Такого рода выступления проводились, и притом регулярно. Но не могло быть и речи о произвольном выступлении по телевидению, радио по каким-либо политическим вопросам.
Не помню, писал ли где-нибудь об этом в своих многочисленных публикациях мой бывший прямой начальник в аппарате ЦК КПСС Г.А. Арбатов, но я не могу забыть, как он содрогался, впервые соприкоснувшись с Брежневым при подготовке одной из его речей. «Ты понимаешь, — говорил мой коллега и старший товарищ, — он не знает, что есть такой литературный образ — Данко. Я ему предлагаю: давайте сравним героев войны с Данко, который пламенем сердца освещал дорогу людям, а Брежнев в ответ: такого не может быть, я этого не знаю».