Кронпринцы в роли оруженосцев
Шрифт:
Смысл записки был настолько вне созданного в КПСС и в стране в целом общественного урапатриотического психоза, что Брежнев даже не решился ни принять каких-либо мер к автору записки, ни вообще прореагировать на нее.
Когда очень узкому кругу людей стали известны день и час ввода войск и мы должны были политически обслуживать это преступление, у нас» с Бовиным состоялся разговор вдвоем.
— Ну, что, Валентайн, — примерно такой была его речь, — мы с тобой оказались по горло в этом дерьме. Что делать? Отговаривать? Бессмысленно. Они уже не принимают никаких доводов. Можно кинуться от безысходности с пятого этажа. Ну и что? Скажут, что психи покончили
В этом была не трусливая, а бойцовская мудрость. Хотя предстояло растоптать самого себя. И вместе с тем как-то уцелеть.
Брежнев видел неоднозначность подхода Бовина к своей политике. И вместе с тем сделал его практически первым пером в команде своих спичрайтеров. Более того, когда Брежневу показали перехваченное на почте письмо Бовина, где он, не стесняясь в выражениях, говорил об ораторе то, что он думает, первой реакцией было решение изгнать его к чертовой матери. Бовина вмиг из аппарата ЦК КПСС без объяснения причин отправили в «Известия». Но прошли год-полтора, и потихонечку, как бы сдавшись на доводы своего помощника Цуканова, генсек вернул Бовина в круг своих людей. Брежнев понял неординарность и ценность для себя таланта Бовина и ставил его вдохновенье на службу своему правлению.
Если бы политику делали речи, а не несоответствующие им дела, то наша страна наверняка должна была бы шагнуть далеко вперед, следуя выступлениям Генерального секретаря ЦК КПСС. Его доклады, особенно на пленумах ЦК партии в ноябре-декабре каждого года, когда утверждался план на предстоящий год, содержали массу перспективных идей, смелых проектов, новых поворотов мысли. Авторство многих из них и словесное оформление большинства принадлежит Бовину.
Но речи того вождя были далеки от реальности. Одни идеалисты радовались, что могли включить в них новаторские соображения. Другие идеалисты радовались тем же мыслям, когда их читали. А твердо стоящая на незыблемости порядков номенклатура в центре и на местах исходила из того, что ничего не должно меняться. Оказалось так, что в это же свято верил и сам оратор, побуждая и поощряя в то же время свой речевой коллектив на поиски совершенства на словах развитого социализма.
Если приглядеться к публикациям самого Бовина, его выступлениям по телевидению, то станет очевидно, что подкупающей чертой в них выступает не информационная сторона, а необычный аналитический срез, нарушающий традицию. Приведу конкретный пример. Когда в конце правления Горбачева власть задумалась об обновлении внешней политики, Бовин первым задался вопросом: зачем Москва и Вашингтон, обжигая руки, таскают каштаны из огня для арабов и израильтян, пусть они это делают сами, но и нам не надо стоять в стороне, а участвовать в ближневосточной политике.
Результатом такого открытия стало направление Бовина послом в Израиль. Там по достоинству оценили его качества, и он пользовался высочайшим авторитетом, каким редко в еврейском обществе располагают люди иной национальной принадлежности.
Работа с Бовиным или чтение его статей утверждают в весьма существенном умозаключении: не бывает стереотипов, не подвергаемых критике. Не знаю, сознательно этого добивается автор или нет, но его тексты формируют именно такой психологический эффект. В любом случае
Как и любой человек, имеющий что-то в избытке или недостатке — гигант, толстяк, худющий или коротышка, — Александр Евгеньевич не лишен комплексов, а вместе с тем пристрастий и увлечений. У обычного человека они могут приобрести характер недостатков, а то и пороков. У людей приметных в общественном плане они, скорее, служат свидетельством человечности, добродетелью, годной стать примером для других.
В последние годы советской власти на официальных церемониях Бовин был, пожалуй, единственным из моих коллег, надевавшим все врученные ему советские и иностранные правительственные награды. Поймав как-то удивленный взгляд, он сразу прореагировал: «Заслужил, вот и ношу; дояркам можно — значит, и мне нужно».
Грудь у него широкая, вместительная, действительно под стать природным достоинствам упитанных доярок. Но и на ней не хватало места для всех символов заслуг перед родиной и мировым социализмом. Поэтому некоторые медали свешивались ниже не только груди и живота, невольно напоминая рассуждения аббата Рабле о естественных подвесках своего героя, которые он не скрывал от взоров толпы.
Думаю, что продержись еще власть Советов лет пять-шесть, и уже не Бовин был бы последователем доярок, а академики следовали бы примеру Бовина. С тем же объяснением: ему можно, значит, и мне нужно.
Или представим себе другую ситуацию, скорее анекдотическую, не имеющую отношения к объекту исследования, абстрагированную от конкретики.
Встречаются, допустим, два приятеля, из которых один недавно был у третьего общего их товарища.
— Ты знаешь, — говорит тот, кто был в гостях у третьего, — нашему знакомому грозит беда.
— Что такое?
— Пьет!
— Подумаешь, невидаль. Кто у нас не пьет?
— Так он с утра. И водку.
— Что в водке плохого? Ее с утра и продают.
— Но он ее разводит шампанским.
— Вот это интересно. Он зря делать не будет. Надо попробовать.
Вот так. Что бы ни делал Бовин, ему все под стать. Человек увлечений, при тучной комплекции он иногда погружался в кампанию похудения. Однажды специально ушел в отпуск, чтобы жить за городом, не есть, не пить и сбросить минимум двадцать килограмм. Почти по одному кг в один нерабочий день.
И что интересно, программу даже превзошел. Сразу сшил по новой фигуре черный костюм покроя смокинг. Войдя в комнату, где сидели его коллеги, он развернулся на каблуках, разведя руки в стороны: «Voila! Элегантен, как рояль».
Такое невероятное жертвоприношение собственного тела на алтарь подтверждения волевых качеств не помешало Саше Бовину примерно в том же темпе набрать утерянный вес и даже по инерции превзойти его. Что имело самой большой издержкой необходимость пошива нового костюма, на этот раз с неизмеримо большим расходом средств на материал.
Незадолго до отъезда из Израиля Бовин написал мне в письме, что поставил задачу снять с себя минимум 50 кг. Посетившая посольство России в Израиле эксперт по архивам МИДа Г.И. Тахненко рассказывала, что посол устроил ей шикарный обед на берегу моря, исключительно из экзотических морепродуктов. Как положено, к столу было подано во льду великолепное белое вино. Но сам Бовин ни до чего не дотронулся, не пригубил рюмки вина, ограничив себя минеральной водой «виши».