Кровавая графиня

Нижнанский Йожо

— Ваша светлость…

— Нет, называй меня как тогда, называй меня своей феей, говори мне «ты», шепчи мне горячие слова любви. И целуй меня, чтобы захватило дыхание, чтобы сердце перестало биться, чтобы я забыла обо всем на свете и умирала от любви, которую я не изведала никогда в жизни. Умирала от любви, как тогда, когда ты возник из тихих лесных сумерек, словно сон, и сказочным рыцарем вошел в мою судьбу. Верни мне все, вознагради за то, чего лишили меня годы разлуки с тобой.

Он был в сильнейшем смущении. Перед ним оживала самая невероятная тайна его жизни.

— Мне кажется, что я попал в мир сновидений, — проговорил он, когда Алжбета

Батори усадила его возле себя на диван. — Прошлое возвращается, чувства воскресают… Я пришел к вам, ваша милость, готовый принять кару за то, что голос крови, которую вы взволновали, ослепил и оглушил меня. А оказалось, меня ждет здесь не кара, а самая большая неожиданность в жизни. Дивные причуды судьбы! Я убил в себе любовь и искал забвения, а ты любила меня! Мы оба умирали от любви, но наши жизненные пути разошлись… Я смотрю на тебя, как в бреду, словно ты — манящий призрак. Я вижу тебя трепещущей от любви, желанной, преданной. Ты именно такая, какой я мечтал видеть тебя восемнадцать лет назад. Но возможно ли вообразить, что любовь до сих пор не угасла в тебе?

— Я безмерно люблю тебя. Моя любовь росла из года в год, потому что ты был недостижим. Каждого, кто добивался моего расположения, затенял твой сказочный образ. А если случалось, что тоска и мечта о счастье и любви все же бросали меня в чужие объятия, то это была и месть тебе, моему незнакомому любовнику. Но мстила на самом деле я только себе, отвращение и неприязнь леденили распаленное святотатственной любовью тело, и твоих соперников, о которых ты не имел и понятия, я презрительно отбрасывала, как ненужную ветошь.

Он слушал, точно пьяный, ее признания. И прошлое вновь ожило в нем, проснулись мечты и чувства, погребенные на дне души.

— Говори, мой рыцарь, говори голосом, который я впервые услышала там, на берегу Вага, и отзвуки которого раздаются в моей душе до сих пор. — Она обнимала его, глядя в глаза ему, словно желала навсегда утонуть в них.

— Бесценная моя, — и он обнял ее, — так я когда-то хотел тебя называть, исполненный горячей, страстной мечтой о тебе. Почти на каждом балу в чахтицком замке я старался быть рядом с тобой, но ты даже взглядом ни разу не коснулась меня. Ночи напролет я, как вор, бродил под твоими окнами. Заглядывал в них вожделенным взглядом, пытаясь угадать, за каким из них снятся тебе твои девичьи сны. Одно утешение мне оставалось — мечтать, как было бы прекрасно, посмей я однажды войти в твою белую комнату, встать перед тобой на колени, признаться тебе в любви и уловить в твоем чудесном лице хоть проблеск ответного чувства.

— Почему ты не открылся мне? Почему не вторгся неотвратимой судьбой в мою комнату?

— Нас разделяла непреодолимая пропасть. Потомок обедневших земанов, пробавляющийся ремеслом писаря у графа Дёрдя Турзо, мог ли я приблизиться к дочери вельможи? Не трусость — гордость мне не дозволяла. Я не хотел, чтобы ты отвергла меня или высмеяла… Я боялся пригласить тебя на танец, одна мысль о презрительном отказе доводила меня до безумия. В муках несчастной любви я наконец нашел выход без риска быть отвергнутым. Я долго обдумывал, как застигнуть тебя врасплох, как преодолеть твое упорство силой, чтобы добытые таким путем поцелуи остались воспоминанием на всю жизнь. Счастье улыбнулось мне. После долгого ожидания я настиг тебя! Я был тогда в исступлении, совершенно вне себя! Воспоминание об этом любовном безумии лежало на моем прошлом, как мрачная тень. Я считал себя бесчестным человеком, недостойным успеха в жизни, принимая награды

и знаки уважения, которыми удостаивают порядочных людей, считал себя заядлым прохвостом. И более всего я боялся встретить тебя. Я не вынес бы укоров и осуждения в твоих глазах. Теперь тяжкий камень спадает с плеч, тень исчезает из моей жизни. Но я не чувствую облегчения, поскольку меня вновь терзает сожаление, что счастье было так близко, а я от него убежал!

— Ты убежал, но мы встретились снова!

— Встретились… и мне начинает казаться, что только вчера ускакал от тебя на коне… Ты такая же, какой была тогда, словно восемнадцать лет были одним днем: твое свежее лицо обращено ко мне, как тогда, твоя талия такая же стройная и руки твои в полутьме так же волшебно белеют. И мной опять овладевает давнее безумие…

Хотя бы еще раз встретиться!

В воспоминаниях и поцелуях убегали часы.

На Прешпорок уже опускались сумерки, вползая в комнаты заезжего двора. Гайдук на козлах кареты, которую он, по совету содержателя, ввел во двор, дабы не привлекать внимания и не давать повода для лишних разговоров, устал от долго сидения и нетерпеливо озирался, не возвращается ли наконец его господин.

В комнате, насыщенной ароматом цветов и духов, горели свечи, волшебная, дурманящая сила держала Юрая Заводского в плену. Вдруг в зеркале он узрел свое отражение. Усталые глаза, побледневшее лицо, лысина, вытеснившая некогда буйную шевелюру. Но, обратив взор на Алжбету Батори, он и вовсе ужаснулся.

Нет, это уже совсем не та девушка, которую он обнимал когда-то на берегу Вага, совсем не та фея, о которой он грезил. Годы оставили на ее лице и фигуре заметные следы. В иссиня-черные волосы они вплели серебряные нити, розовое лицо избороздили тонкими морщинами. Не та уже и стройная талия, хрупкая как стебелек розы, не та легкая, как луч, фигура. Перед ним стояла совсем чужая женщина. Он встал.

— Не уходи! — воскликнула она, словно почувствовав его разочарование. — Тебе уже от меня не уйти! Я хочу твоей любви, я хочу любить тебя!

Он наморщил лоб, холодно замер.

— Я должен уйти. Навсегда.

— Ты не посмеешь уйти! — Она подскочила к нему, заключила его в объятия.

Он попытался освободиться.

— Сердце мое кровоточит и душа наполняется давней печалью. Такой же, как и тогда, когда я впервые покинул тебя. Наши пути тогда разошлись, и им уже никогда не сойтись.

Ее руки бессильно повисли, вид Юрая Заводского сковал ее холодом.

— Ваша милость, — страшно чужим и холодным прозвучал для нее его голос, — забудьте все, как постараюсь забыть и я, и позвольте на прощание поцеловать вашу руку в знак того, что прошу у вас прощения и выражаю вам мое искреннее уважение.

Он был потрясен тем, как подействовали на нее эти слова. Ее черные глаза стали еще темнее, бледные щеки залил румянец, руки задрожали. Отвергнутая любовница! По комнате разнесся смех, полный горечи, но одновременно презрения и вызова.

— Мы поздно встретились, — попытался он объясниться, но она оборвала его язвительной насмешкой, хлестнувшей его, как хлыстом.

— Ты хочешь сказать, что дома ждет истосковавшаяся жена, куча детей и что честь не позволяет тебе быть коварным супругом, забывать в чужих объятиях о матери своих детей?

— Да, я это хотел сказать, — ответил он растерянно, удивленный этой быстрой переменой в ее настроении.

— И тут же следом начнешь попрекать меня, становясь в позу охранителя нравов, что я совращаю тебя. Ты очень изменился, мой дорогой!