Кровавая графиня
Шрифт:
Смех девушки хлестал его, точно кнут. Вскоре, однако, он оборвался. Граф Няри смотрел на нее холодно и решительно.
— Чтобы покончить с этой комедией, высокородная барышня, скажу вам, что уже вчера я точно решил жениться на вас. И теперь никакими россказнями о женихе-разбойнике ты не напугаешь меня, Эржика!
Он улыбался мечтательно и сладко, и ее обуяла тревога, словно она вдруг внезапно очутилась перед грозой в чистом поле. Тревога переросла в ужас, когда он стал приближаться к ней с протянутыми руками.
— Надеюсь, на сей раз ты не откажешь мне в поцелуе,
— Ничего вы не получите и сами ничего не возьмете! — воскликнула она, зардевшись от злости. — Я никогда не полюблю вас!
— А вот поглядим…
Протянутыми руками граф попытался коснуться ее, но она увернулась, и он обнял воздух. Распаленный неудачей, Няри бросился за ней. Она увертывалась от него, петляя между столом и стульями, он ловил ее, но все безрезультатно.
Шум в комнате Эржики услыхала Алжбета Батори. Мгновенье спустя она появилась в беззвучно открывшейся двери. С одного взгляда ей стало ясно, что происходит.
Графу удалось схватить Эржику за руку. Несмотря на то что она упиралась изо всех сил, он притянул ее к себе. Сухими губами он уже коснулся ее лба. Но он хотел, хотя бы вскользь, коснуться ее губ. А она не давалась. Размахнувшись свободной рукой, ударила его по щеке. Раздался звучный шлепок, и граф состроил такую смешную, удивленную гримасу, что гнев Алжбеты Батори улетучился, и она рассмеялась, как будто увидела самую развеселую сцену.
— Как ни странно, — возмущенно отозвался граф Няри, — благородная госпожа сама склонна к привычкам, запретным для ее служанок.
— За это вы, сударь, вполне заслуживаете, чтобы я последовала примеру Эржики и ради симметрии шлепнула вас по другой щеке. Вы же видите: я не подслушиваю, а стою в дверном проеме. А вот вы в плену страсти ослепли и оглохли, забыли обо всем на свете и сделали меня свидетелем вашего вульгарного поведения.
Граф Няри опять застыл в чрезвычайном смущении — он предпочел бы исчезнуть, испариться.
— Вы все больше меня удивляете, почтенный друг, — сказала графиня, наслаждаясь его замешательством. — Боюсь, придется изменить мое благоприятное мнение о ваших прославленных изысканных манерах. За один час вы сегодня оказались в столь достойных осуждения ситуациях, что я уже не нахожу и слов для этого.
Он вытаращил глаза, увидев, что она отошла от двери и выразительным жестом указывает ему дорогу.
— Ваше сегодняшнее поведение, — продолжала она, — отнимает всякую уверенность, что в будущем вы будете достойно вести себя под моей крышей, как подобает человеку благовоспитанному. А потому призываю вам тотчас же исчезнуть и не показываться на глаза до тех пор, пока я не призову вас. Ступайте!
Когда дверь за графом закрылась, Эржика заплакала.
— Успокойся, — уговаривала ее графиня, — этот человек никогда не поцелует тебя, ему для этого не представится случая.
Однако она так и не смогла успокоить Эржику. В воображении девушки возникало столько ликов графа Няри, что она не знала, какой из них истинный. Не могла она разобраться и в отношении матери. Ведь было очевидно,
— Эржика, — молвила снова Алжбета Батори, — все, что я говорила в столовой шепотом, предупреждая не называть меня матерью, поскольку за дверью подслушивал человек, недостойный знать нашу тайну, шло от чистого сердца. Клянусь тебе, что думаю только о твоем счастье. Ты станешь женой этого уродца, но не будешь ею. Не спрашивай, что я имею в виду. Эту тайну я не могу тебе раскрыть…
Отец Эржики Приборской
Только ушел граф Иштван Няри, перед Алжбетой Батори предстал лекарь, в целительском искусстве которого не сомневалась Майорова, — во всяком случае, она так говорила. Лекарь уже в четвертый раз приходил осмотреть ожог. При первом визите он уверил графиню, что шрам великолепно затягивается и вскоре бесследно исчезнет. При втором визите он слегка засомневался. При третьем — больше. А теперь, в последний, четвертый визит, без околичностей заявил, что нет на свете врачевателя, который мог бы без следа вылечить такой ожог и рваную рану. Алжбета Батори улыбнулась:
— Мне говорили о вас, господин доктор, как о чудодейственном целителе, на самом же деле я вижу, что знаниями и способностями вы не превосходите даже миявскую знахарку. Но пусть так, вознаграждение вы заслужили, вот оно… И еще скажу: то, что не удалось вам, сделаю я. Найду лекарство, которое устранит шрам от раны!
Обиженный лекарь удалился, и Алжбета Батори тут же села за стол и написала письмо. Затем позвала гайдука:
— Срочно возьми это письмо и отдай его в собственные руки секретаря палатина, господина Юрая Заводского.
Потом она пошла к Эржике и сказала ей:
— Сегодня днем ко мне пожалует твой отец.
— А могу я увидеть его, встретиться с ним? — спросила Эржика, и сердце у нее забилось.
— Нет, пока нет. После обеда отправишься к господину Медери, опекуну и наставнику моего младшего сына. Я не хочу, чтобы вы встретились, поскольку не намерена пока что говорить ему о том, что восемнадцать лет назад у него родилась дочка… Оставлю это до более подходящего часа.
Эржика исполнила желание матери. Сразу же после обеда села в карету и покинула заезжий двор «У дикаря». У самых ворот ее настиг гайдук графа Няри и вручил ей письмо. Чего добивается от нее этот страшный человек? Письмо жгло ей руки и казалось тяжелым, словно было из чугуна.
— Поезжай к Дунаю! — велела она кучеру, уверенная, что там неприметно прочтет послание жениха.
На улицах было мало народу, лишь кое-где проезжал экипаж. Иной раз из кареты улыбалось приветливое лицо, и девушка смущенно отвечала на учтивые приветствия. То были знакомые господа, с которыми она вчера танцевала на балу у Эстерхази, чувствовалось, что они с радостью заговорили бы с ней. Но весь вид ее выражал такое безразличие, что они не осмеливались обратиться к ней.
На площади было пусто. Лишь на одной лавочке сидел старик. Он грелся на солнышке и задумчиво смотрел на волны Дуная, словно прощался со своей уплывающей жизнью.