Кровавая Мачеха
Шрифт:
Виктор сам еще не понял, что идеально ему подходила именно она? И больше никто.
— Не уходи от темы, Виктор. Как ты посмел бросить в тюрьму невинных людей?
— Ты меня вообще слышала? Все перечисленные тобой средь бела дня нарушили закон. Проявили неуважение к моей власти! — Ощущение, что он сейчас ее ударит. Но Элгэ переживала такое от других — стерпит и от Виктора. Она добрая — отомстит и сразу простит. И как можно скорее. — Прямо на Площади Справедливости, на глазах у всех собравшихся зевак. И еще стоит подумать,
О, как легко у нас сейчас быть записанным в мятежники! Даже Регенты вели себя осторожнее.
— Ты должен их поблагодарить. Они на глазах у всех собравшихся восстановили доверие к чести и благородству дворян и офицеров.
— Это моя собственная жена пытается сейчас обвинить меня в отсутствии всего этого?! — Виктор резко поднялся на ноги.
— Именно так. Но немудрено забыть о таких мелочах — советуясь исключительно с Мальзери. И с его собственными советниками.
— Не шути со мной, Элгэ. Ты сейчас переходишь грань.
Только сейчас? Да она по ней гуляет! Правда, до сих пор сдуру думала, что с Виктором они идут если и не в одну сторону, то хоть над этой гранью не подерутся.
— А то — что? — Элгэ вдруг ощутила себя бесконечно усталой. Какого Темного не сбежала в Бьёрнланд с Красавчиком Олафом? Оттуда Диего спасти тоже было бы куда проще. — Меня тоже оттащат на Площадь Справедливости и всыплют полсотни плетей?
Он что, правда рассчитывает ее напугать? После Валериана Мальзери, принца Гуго и Поппея Августа?
— Никуда тащить не придется. Я восстановил старинный справедливый закон, согласно которому муж может наказать свою жену в любое время — если по своей воле сочтет ее виновной. Он — полный господин и судья в своей семье. Закон не вправе вмешиваться в семейные обычаи.
— Отлично. Не спрашиваю, из какой страны ты сей обычай откопал — может, из Темных Веков Квирины. Зверское избиение едва родившей девушки — это мидантийское, задолго даже до Зордесов. Спасибо, что не добавил еще чего-нибудь из Мэнда — жертвоприношения, например. Можешь заодно написать, что имеешь право в любое время лично наказывать и чужих жен. А заодно еще и девиц, и вдовиц. Если это потешит твои новые наклонности…
— ЭЛГЭ!!! — Бешенство в его глазах вспыхнуло черным пламенем, но в Элгэ страх выжжен давно. Остался лед.
— … но посмеешь поднять руку на меня — и будешь Темному и его змеям рассказывать, как тебе вскрыла горло собственная жена, когда ты крепко спал. Я тоже прошла Квирину, Виктор. А еще — змеиное подземелье, плен у принца Гуго и первый брак. Спроси, где все те, кто хотел привести меня к покорности до тебя. Хотел покорную жену — нужно было брать в жены Элен Контэ. Пока еще хоть она была согласна.
— Кто из них твой любовник?! — зарычал Виктор. — Тенмар или Эверрат? Говори!
— Очнись! Обоих всё это время не было в столице.
— Если не любовники — значит, сообщники? Моя собственная жена строит ядовитые козни за моей спиной. Куда ни плюнь — кругом обналевшие люди Тенмара.
— Так мне повезло, что в мои любовники ты еще не записал Сержа Криделя или Роджера Ревинтера? А то и бедного Криса. Кстати, с каких это пор ты забыл его имя? Мы росли в Вальденэ все вместе. Впрочем, да, ты же не жаловал тогда библиотеки, в отличие от меня. Кто знает, чем я там занималась с юными книгочеями, пока ты не видел? Мной ведь восхищался не только Лоренцо Винсетти…
— ЗАТКНИСЬ, Элгэ! Или, клянусь Творцом…
— Не клянись: он вряд ли сейчас тебя слушает. У него, в отличие от меня, есть выбор, и он здесь не присутствует. Но если немедленно не освободишь моих друзей — Творца точно придется привлечь. Потому что ты станешь вторым разведенным монархом этого года.
2
— У нас здесь полно раненых, Элгэ, — ровным голосом ответила Алекса. — На улице, в драках. В основном, пострадавшие за сопротивление страже. Все избиты плетьми и вышвырнуты на улицу. Ну, кроме тех, кого приговорили к отсечению руки или ноги. Тех мы не всегда успеваем спасти.
Если где-то и впрямь существует Творец — пусть окажутся ложью хотя бы утверждения церкви, будто наши умершие близкие наблюдают за нами. Слишком жестоко заставлять Кармэн и Алексиса смотреть, как их сын устроил всё то, что они оба при жизни так ненавидели и презирали.
— Прости, меня. Прости, что я была глуха и слепа, пока ты находилась в этом Пекле.
— Я давно в Пекле, Элгэ. С тех пор, как потеряла сына, с тех пор, как услышала о смерти Вита. Но знаешь точный способ спастись даже там? Окружи себя хорошими людьми и пытайся поступать, как они.
— Мне это не подойдет. Я не могу затвориться в монастыре. Виктор этого не позволит. И я окружена не хорошими людьми. Но еще хуже, что я сама — ничуть от них не отличаюсь. Я давно сбилась с пути, Алекса.
— Нет, если ты сама это понимаешь, — в светло-зеленых глазах сестры — понимание и прощение. Наверное, Элгэ сейчас впервые вспомнила, что Алекса ее старше. — Истинное зло считает себя добром. И считает, что вправе нести это добро всем. Огнем и мечом.
Настоящее добро несут здесь такие, как ее сестра. Александра всегда была воплощенной добротой, просто это не все и не всегда замечали. В юности добро и сострадание кажутся слишком пресными, правда? Как чистый белый цвет? Нам подавай всё сложное и неоднозначное — всех оттенков радуги?
А потом живи с этим неоднозначным и давись его деяниями — ты же сама так выбрала.
— Ваше Величество, — кардинальский секретарь Жерар предупреждает о себе стуком, но не когда они в лазарете, — мне нужно с вами переговорить.
Он нашел для Элгэ время? В какие Священные Свитки это занести? Еще менее доступен для разговоров только ее собственный супруг.
Элгэ оставила сестру с ее подопечными — в царстве стонов, крови и бинтов. Во всём, что сотворил Виктор, а расхлебывают теперь другие.