Кроваво-красный
Шрифт:
Время растянулось, перестав делиться на минуты и часы. Терис не помнила, сколько раз пришлось менять воду, пока она не перестала отдавать кровью, сколько раз кто-то сбегал по лестнице в лабораторию за лекарствами и сколько раз поднимался наверх. Она не пыталась подойти и задать вопрос, не хотела видеть выражение его лица, цепляясь за свою веру в то, что все обойдется.
Когда на лестнице в очередной раз раздались шаги, она не подняла головы, только вцепилась пальцами в уже выжатую досуха тряпку и зажмурилась, вслушиваясь в их звук. Кажется, шел Винсент — уже не торопясь, устало переставляя ноги, неся с собой
Вампир шагнул в зал, и Терис впилась в него взглядом, не пытаясь задать вопроса и с трудом вдыхая через вставший в горле ком.
Слишком пустой взгляд и постаревшее на десятки лет лицо не менее серое, чем у самого Спикера.
Все плохо.
— Он жив, — вампир ответил на незаданный вопрос, на долю секунды задержав на ней взгляд, но почему-то от его ответа стало не намного легче. Вампир потер лоб, поправляя встрепанные волосы, и жестом пригласил следовать за собой.
Ноги повиновались так же тяжело, подгибаясь на каждом шагу, и, несмотря на слова Винсента, страх накатывал волнами, слепя темнотой, в которой иногда мелькала фигура идущего впереди вампира. Он шел медленно, с усилием не давая себе сутулиться, с усилием переставлял ноги и хранил остатки положенного ему спокойствия — если поддастся страху он, то некому будет унять остальных.
Закрылась дверь в его комнату, и звук затерялся в тишине, не дойдя до ушей, или просто не был замечен, задавлен тяжестью мыслей и страхом.
Вампир указал на стул, как-то рассеянно проводя по лицу рукой в попытке заправить за ухо снова выбившуюся из хвоста прядь, и от его невидящего взгляда стало жутко настолько, что Терис не сразу смогла подойти к столу.
— Садись, — наконец выдавил он и посмотрел на нее. Спокойно, мягко, пытаясь заполнить что-то внутри привычным выражением глаз и интонациями.
Не хотел пугать и пытался следовать своей вечной роли наставника и учителя, способного успокоить и объяснить.
— Что...что случилось? — полукровка села и вцепилась в подлокотники, не отрывая взгляда от вампира.
Он не смотрел ей в глаза, только мельком убедился, что она сидит, и оперся худыми руками о стол, глубоко вдохнув и на несколько мгновений замолчав, подбирая слова.
— Покушение сорвалось. О нем знали. Их...атаковали легионеры, — тонкие узловатые пальцы сжали край стола, и древесина тонко заскрипела, — Тацкат погиб.
Зрение поплыло, когда ком в горле разросся до пугающих размеров, давя уже на сердце.
Она видела его один раз, толком не знала, но он был своим. И то, что о нем было известно, поневоле располагало. Не лез в интриги, заботился о сестре, и Альга так говорила с ним, с такой заботой и нежностью...
— Альги с ними не было, — Винсент не то отвечал на ее еще не сформулированный вопрос, не то продолжал не услышанную ею фразу, и в его голосе сквозь боль прорезалось секундное облегчение, — Она где-то в столице. Должна вернуться в течение недели.
Вернется и узнает, что ее ученик погиб, если слухи об этом не дойдут раньше. Сначала Корнелий, теперь Тацкат, которого она знала много лет.
"За что..." — тупая боль разливалась внутри, и слова царапали пересохшее горло.
— Как Спикер?
Винсент ответил не сразу, и пара секунд его молчания приморозили к месту парализующим чувством страха.
— Раны
Дыхание перехватило до тошноты, и Терис прикрыла глаза. Ни мыслей, ни связных слов, только накрывающее волной чувство, как все рушится на части. Вязкий, беспросветно-черный кошмар наяву, от которого невозможно избавиться, как ни пытайся, и все прежде сказанные вампиром слова о том, что все будет хорошо, уже не имели никакой силы.
— Но ведь можно что-то сделать? Зелья...
— Зелья есть, но этого мало. Иногда они делают только хуже. — стол снова скрипнул под обманчиво хрупкими пальцами, — Я...мог бы обратить его, но он не будет мне за это благодарен. Эта не та жизнь, ради которой стоит бегать от смерти, — вампир сел, и холодная рука коснулась щеки Терис. — Все еще может обойтись.
Она попыталась кивнуть, до боли четко осознавая, насколько все плохо. Еще недавно вампир говорил, что все обойдется, не слишком в это веря, а теперь даже не пытался врать. Может, обойдется. А может...
— Я могу хоть чем-то помочь?
— Нет. Не ходи к нему, он...в сознании и не в лучшем расположении духа. Тейнава остался на случай, если придет кто-то из Черной Руки. Они скоро все узнают, пошлют кого-нибудь.
— Они могут помочь? Там ведь должен быть целитель... — Терис не договорила, встретившись взглядом с вампиром, глаза которого были лишены всякой веры в ее слова.
— Приедет курьер, будет выяснять детали и записывать. Черная Рука будет недовольна, захочет все узнать, а наше положение... — Винсент осекся, решив, что дальнейшего ей знать не следует, но непроизнесенные им слова уже были поняты.
— Очень шаткое. И теперь все еще хуже, — собственный голос прозвучал бесцветно и ровно, и осознание этого уже не пугало, а только глубже засасывала вязкая черная трясина глухого отчаяния.
Вампир помолчал, не пытаясь возражать. Ему нечего было сказать, не было ни сил, ни смысла внушать, ей, что с их убежищем все в порядке. Верить в это было тяжело, наблюдая последние события, а после общения с Альгой и вовсе невозможно. И Винсент еще не знал о степени ее участия в устранении Харберта...
— Тебе нужно отдохнуть, — мягкость в интонациях тщательно скрывала беспокойство и боль, — Ты все равно ничего не сделаешь.
Слова доносились издалека, врезаясь в панцирь оцепенения и с каждым разом ударяя все слабее, донося только общий смысл. Она ничего не сможет сделать, будет лучше, если она отдохнет — живая и здоровая она нужна Братству. И все еще может быть хорошо, еще ничего точно не известно, и нужно если не верить в это, то хотя бы не забывать.
— Можно остаться здесь? — вопрос удалось выдавить не сразу, а только когда в сознании снова всплыл зал — пустой, полутемный, с оставшимся на полу оружием. Оно было какое-то неправильное, костяное, вылепленное или выращенное из чего-то не из этого мира, и казалось живым. Она не рискнула его трогать и осторожно сдвинула подальше, и теперь мысль о нем почему-то была столь же неприятной, как и мысль об одиночестве. Стоит выйти за дверь — липкий полумрак коридоров набросится с новой силой, задушит страхами и осознанием собственного бессилия, раздавит полностью и не оставит сил, чтобы сделать что-то, когда будет нужно.