Круг замкнулся
Шрифт:
Лолла же поспешила в банк, где получила небольшую сумму под акции, и вернулась в имение.
— Вот, пожалуйста, — сказала она.
— Пожалуйста, — сказал и Фредриксен. — Вот вам еще шесть — а одну я оставлю, чтобы не потерять право голоса, но контрольный пакет будет у вас.
Сделано быстро и вроде справедливо, но, если вдуматься, — грабеж средь бела дня. Фредриксен и здесь сумел извлечь выгоду — лежа в постели, заработал несколько тысяч, но зато пообещал дать Абелю хорошую рекомендацию — он слышал о нем, этот парень однажды спас человека от смерти, да и отца его он знал.
Фру Фредриксен на сей раз не показалась.
Теперь Лолла шла домой, держа под мышкой стопку книг, вспоминала все эти обстоятельства и улыбалась.
Но она возвысит его так, что лучше и не надо, она, Лолла, поможет ему обрести ранг и положение. Этот день уже близится.
Как истолковать такое обилие доброты и заботы по отношению к пасынку? Это понимала одна только Лолла.
Любой другой на ее месте давно махнул бы рукой на этого человека, устав воевать с ним. А Лолла не уставала. Безымянный — в жалкой халупе, ничтожество, пустое место — ей должно быть неловко, что она вообще замечает его. Да, должно. Но какова бы ни была тому скрытая причина — в глазах людей она вполне могла оправдаться: она старается не для него, а для себя, неужто непонятно? Когда Абель станет капитаном, она возглавит ресторан «Воробья». Ничего лучше и не придумаешь. Нет, она не пойдет в домоправительницы к молодому Клеменсу, у нее другие планы, она мечтает стать буфетчицей на «Воробье». Стать госпожой над обслугой, стать дамой в своем салоне, чтобы выше капитана никого над ней не было, стать кем-то, многие ей могут и позавидовать, ведь, строго говоря, она не настоящая родственница капитана, но все-таки она в свойстве с ним, она его мачеха, почти мать, у нее довольно неуязвимая позиция. Ловиса Роландсен, та, что замужем за Тенгвальдом, была бы куда как рада оказаться на ее месте. А уж у таможенника Робертсена просто искры посыплются от зависти. Ну и пусть сыплются.
Что бы Лолла ни скрывала в глубинах своей души, все силы, которые она истратила на этого Абеля, тратились не ради него, а ради нее самой. Это она искала работу и заработок. Ясно как Божий день, неопровержимая истина.
Вполне возможно, что краткое пребывание в роли жены и дальнейшая судьба в роли неправдоподобно молодой вдовы смущали самое Лоллу. Все, вместе взятое, разумеется, комично, есть над чем посмеяться. В глазах людей она хоть и была обвенчана, но замужем не побывала, позже ее воспринимали как служанку, которая получает пенсию после смерти старика. Любое из этих обстоятельств не оправдывало ее благородные манеры и меховой воротник на пальто. Но этому суждено измениться.
Вернувшись домой, она застала письмо от Ольги, тот же заход, но с другого боку: фру Ольга просила ее взять на себя хозяйство у ее мужа. Письмо писалось второпях, множество восклицательных знаков и тире, но не без тревоги о муже: он остался совсем один — жаль его и грустно об этом думать. Сама я там жить не могу, с этим все кончено — но ты, Лолла, ты все там знаешь, и Бог тебя благослови, если ты это сделаешь!! Сам он меня об этом не просил — но мне его очень жалко, и, раз я уехала, у него теперь никого нет. Только не забудь про олеандр в средней комнате — а в остальном ты знаешь, как у нас все. Преданная тебе Ольга.
Лолла, осердясь из-за молодого Клеменса:
— Ну, слышали ли что-нибудь подобное — уехать от такого благородного, такого милого мужа!
Она бы выкрикнула
Она недолго поговорила с матерью о том о сем и снова ушла из дому. У нее много дел, она не в меру суетлива, она идет в город и покупает там мужское белье. Хотя до первого июня еще много времени, она покупает уже сейчас, чтобы вышить на нем красивую монограмму и все пронумеровать.
Часть вторая
XV
А время между тем шло, и Абель все больше обращался в ничто. Он не посадил картошку, как собирался, потому что вдруг надумал сходить на железную дорогу и попросить там разрешения вскопать насыпь, а ему, конечно, запретили. Значит, он стал вполне свободен и избавил себя от лишней работы, а вины при этом на нем не было. Дела обстояли совсем плохо, но у него была крыша над головой, да и не составляло труда при удаче стащить чужую рыбину. Случалось, его видели за этим занятием. «Ты что мою рыбу таскаешь, скотина?» — «На, бери свою рыбу!» — «Да уж ладно, оставь себе».
Или похожие разговоры у мясника на окраине: «Можно мне взять кусочек печенки для кошки?» — «А у тебя разве есть кошка?» — «И кошка есть, и собака». — «А где же ты живешь?» — «Где склады». — «А разве там есть дома?» — «Я живу в одном из сараев». — «Странный ты тип, ну бери, бери свою печенку».
Жизнь его становилась все более нереальной, внутренней правды в ней больше не осталось. Он, верно, не выдержал бы, не будь такая жизнь привычной для него с кентуккских времен, а так дни виделись ему добрыми и приятными. Зимой, когда ночи были благодатно темными, он совершал длительные прогулки по округе и находил в погребах морковь и картошку, сейчас ночи стали светлые, и это мешало ему добывать пропитание. Но жизнь шла своим чередом, на землю пришла весна, а за ней лето, в лесу теперь роились парочки, и Абелю на редкость повезло: как раз перед своим сараем, на рельсах, он обнаружил незапертый товарный вагон. Был вечер, и была тишина, никакого движения. Он наскоро обшарил вагон, и ему было легко и в охотку скатиться по насыпи с ящиком консервов. Причем все рядом — никаких транспортных издержек. Вернувшись к себе в халупу, он прочел на ящике: «Лосось норвежский». Просто дьявольское везение, что может сравниться с лососем? А может, в вагоне есть также и мясные консервы? На фабриках много чего делают, сосиски, как он слышал, окорок. Теперь Абель отбросил лень, голова у него работает, он уже снова у вагона, влезает наверх и читает надписи на ящиках: «Лосось», «Лосось». В вагоне полно и других вещей, так что Абелю приходится кое-что сдвигать в сторону, деревянный товар, стулья, кожи, меха, надгробные камни из мастерской. Наконец он находит ящики с сосисками и подталкивает один из них к двери.
Но тут какой-то человек с окладистой рыжей бородой прямо от глаз заглядывает в дверь вагона.
— Караулишь, значит? — говорит ему Абель.
— Чего-чего? Ты это о чем?
— А разве не ты здесь сторожем?
— Я недалеко уходил, как видишь, — говорит ему человек и злорадно скалится.
— Выходит, ты видел и того, кто уволок ящик?
— А был такой, кто уволок ящик?
— Он побежал к садоводству, — говорит Абель, указывая куда-то в сторону.
Человек смотрит в том направлении.
— Я ведь недолго… черт подери… я на минуточку отлучился к причалу. А с чем был ящик?
— Ну как по-твоему? Может, с могильными плитами?
— Так-так, а ты-то сам чего делаешь в вагоне? — с подозрением спрашивает человек.
— Могу сказать: он в меня бросил нож, вполне мог убить. Вот я и ищу этот нож.
Человек поднимается в вагон, и они начинают искать вдвоем.
Абель тем временем достает свой нож из футляра и говорит:
— Да вот же он!
— Подай сюда! — командует человек. — Его надо отнести в полицию.