Круг замкнулся
Шрифт:
Он приподнимает шляпу и уходит. Чистый костюм, на брюках складка, вполне достойный мужчина. Только волосы за ушами и вид несколько подавленный. Может, у него неприятности? Во всяком случае, он из тех, кто несет свое бремя и при этом не пыхтит от усталости прямо в лицо другим.
— Говорят, он разводится с женой, — шепчет почтальон.
— Говорят, это пустая болтовня, — отвечает Абель.
— Ну нет. И затеяла все его жена.
— Может, еще передумает?
— Она не привыкла жить на одно адвокатское жалованье.
— На свете
— Много-то много, но… Они сегодня уехали на «Воробье».
— Кто уехал?
— Я в шесть часов разносил почту. Сперва пришел Гулликсен и поднялся на борт, потом пришла она. Прокатиться, должно быть, решили.
Абель больше не желал слушать сплетни. Он сказал:
— Чего ж тут такого — прокатиться на «Воробье»? Утром отвалить и вернуться на другой день вечером. — Он зевнул и встал со скамейки.
— Вы чего днем делаете? — спросил почтальон.
— Ничего. Я только привел в порядок испорченную керосинку.
— Вы сами готовите?
— Теперь буду сам.
— А вы больше не живете в «Приюте моряка»?
— Нет, я живу в сарае, у складов.
Почтальон:
— Прошу прощения. Я спрашиваю только на тот случай, если придут письма для вас.
— Никаких писем для меня не придет.
Он прихватил с мостков пикшу, а в лавке купил бутыль керосина. Само собой, пикшу он может сварить, а если захочет, то и зажарить. Для него пустяковое дело починить керосинку и запаять дырки в кастрюле. Когда в испанских водах кок свалился за борт, он варил и пек для всей команды. Никаких проблем.
Он сам себе сотворил золотые денечки. Роскошно пожив на рыбе или телячьей печенке, можно на долгое время погрузиться в спячку, у него есть кровать с постельным бельем и диван, словом, есть куда прилечь. А весной он непременно посадит на насыпи перед окном ведро картошки. Он и в Кентукки тоже сажал картошку.
Зимой к нему много раз заявлялась Лили и требовала денег. Но денег у него не было, должники ничего не платили, пришлось и впрямь продать кой-какие мелочи, чтобы хватало на пропитание. Купец Гулликсен тоже спрашивал про деньги и закрыл ему кредит. Да и поганый таможенник Робертсен не продавал свои лодки, чтобы заплатить ему, как было уговорено. К некоторым должникам Абель из чувства приличия не смел обращаться. Откуда же ему при таких обстоятельствах взять денег для Лили? Она хныкала: Алекс сидит без работы, банк требует свое, так что у них нет другого выхода, кроме как попрошайничать у ее матери, у вафельщицы.
Они сидели и толковали о том о сем без обычной охоты, а про всякие нежности и тому подобное даже речи не заходило. Лили рыдала. Чтобы хоть как-то ее утешить, он протянул руки и хотел привлечь ее к себе, но тут она вдруг рассвирепела и во все горло крикнула:
— Нет! Не смей меня трогать!
После этого она не показывалась целый месяц, а наконец заявившись, выложила перед ним без долгих разговоров письмо из банка.
Он
— Да, это скверно.
— Скверно? Ты вообще понимаешь, насколько это скверно? Они продадут дом.
— Сядь, Лили, сядь и успокойся.
— Сесть? Ты хочешь сказать на твой диван? Чтобы ты ко мне пристроился?
Абель даже рот разинул от изумления.
— Я тебя насквозь вижу, но никогда, понимаешь, больше никогда в жизни!
После этого она села.
Абель, с улыбкой:
— Просто удивительно, как это Алекс ухитрился тебя одолеть.
— Да вот ухитрился, — отвечала она, — но у нас разговор о другом.
Но сколько они ни говорили, снова и снова получалось, что у одной беда, а другой не может помочь.
— Сядь, — сказала она возбужденно. — Ты все ходишь и соображаешь, как бы пристроиться ко мне, а я этого не желаю. Раньше, когда ты выкупил дом, приносил одежду и еду, было другое дело, я выглядела бы просто дрянью, откажись и я что-то для тебя сделать. Не забывай к тому же, что Алекс меня тогда покинул. Да ты никак смеешься?
— Ничего я не смеюсь.
— Нет, ты смеешься. Не спорю, мы начали еще до того, как уехал Алекс, но прикажешь мне и теперь за это отвечать?
С громкими рыданиями она зарылась лицом в подушку.
Полное смятение — смятенные речи, бесстыжие, но искренние.
— Я был бы рад тебе помочь, — сказал он.
Она тут же вскочила.
— Не можешь, значит? Как это подло! Ты сидел и дожидался, пока я вернусь из банка, и потом занял у меня. А сейчас дом продают. Ты разве не видишь, в каком я теперь состоянии?
— Тут уж я ни при чем, — сказал он.
— Да, ни при чем, а толку что?
Абель промолчал.
— А ты не можешь выкупить дом?
— Второй раз? Не могу, — сказал он и взглянул на нее. Он нарочно так сказал, чтобы она хоть немножко одумалась.
Но Лили ничуть не одумалась.
— Это очень гадко. После всего, что между нами было…
— Я не могу, слышишь, Лили! Столько тысяч! У меня нет денег.
Когда она ушла, Абель взял столик у окна, взвалил его на плечи и понес к старьевщику, потом сделал еще одну ходку с постельным бельем и провернул в результате большую сделку — целых пятнадцать крон. В конце концов, на исходе зимы ему не нужны ни одеяло, ни перина, а вдобавок у него есть неизменный серо-коричневый ульстер из Америки. А стол в комнате нужен ему не больше, чем скатерть на столе.
По дороге домой он подыскал себе среди складов подходящий ящик вместо стола, ему даже пришло в голову, что когда-нибудь этот ящик можно покрасить. Время от времени у него возникали такие царственные мысли: вставить в окно недостающие стекла, купить печку…
Он взял деньги и спрятал их.
— Ты только погляди, — сказал он, словно разговаривая с рассыльным, — ты только погляди, с такими деньгами уже можно пойти к Лили.
Но поскольку рассыльного при нем не было, Абель отправился сам.