Крымские истории
Шрифт:
***
Само святое в жизни
– принять на свои руки
новую жизнь.
И. Владиславлев
РОДЫ В АЛУШТЕ
Единственный раз, по молодости, мне неслыханно повезло.
Начмед армии ПВО, что была в Минске, где я был комсомольским работником, до сей поры помню даже,
– Комсомолец, если договоришься с отпуском, у меня есть горящая путёвка в Алушту.
Дело было где-то в мае–июне и я тут же направился к необычайно интересному человеку – Николаю Антоновичу Стрелецкому, заместителю начальника политотдела армии. И он, что было совсем уж против правил, с лёгкостью меня отпустил в отпуск.
На второй день я вылетел в Симферополь.
Не стал даже заезжать к сёстрам, проведать их решил на обратном пути и уехал из аэропорта, троллейбусом, в Алушту.
И здесь меня ждали два необычайные события, которые я не могу забыть и до сей поры.
Первую половину отпуска я провёл с командиром полка, помню, что его звали Володей.
Мы жили в двухкомнатном номере, где все удобства – посредине, общие, а комнатки, маленькие, но аккуратные и чистые, были на каждого.
В первый же день, после знакомства, мой насельник пригласил меня прогуляться по набережной.
Набережная в Алуште – удивительная, на мой взгляд – самая красивая и удобная изо всех крымских курортов. Тянется она километров на семь–восемь, по моему представлению.
И пока мы дошли до набережной, мой визави – предложил мне отведать крымского портвейна, который продавался на каждом углу.
Отведав стаканчика три–четыре, больше я не мог, так как в ту пору я вообще не пил, а Владимир, помнится, и гораздо больше – мы стали пребывать в столь благостном настроении, что мир вокруг нас стал окрашиваться только в светлые, жизнеутверждающие и радостные тона.
Погуляв по набережной, мы пошли в обратный путь. Дело шло к обеду.
И на обратном пути мой старший товарищ настоял, чтобы мы ещё, в меру сил, обратились к Бахусу.
Я осилил ещё стаканчика два, не больше, и в добром и светлом настроении мы пошли на обед.
К слову, кормили в ту пору очень хорошо, система питания в санатории была заказной и я, как впервые попавший в эту благость, находился на вершине блаженства.
Но, к несчастию, мой сосед по номеру превратил моё пребывание в санатории в пытку.
Каждое утро, лишь всходило солнце, он тащил меня на набережную, по-моему, мы даже не купались, но зато все подвальчики и даже бочки на всех углах, где торговали портвейном в разлив, и стоил он что-то копеек двенадцать за стакан, мы обошли за эти дни.
Крымский портвейн – это особая история. Это не та
А крымский портвейн – это было чудо виноделия, вкусный, густой, ароматный, он даже не так бил в голову, как сковывал движения, ноги становились словно ватными, но рассудок при этом был ясным и светлым.
И радость сердечная, да, да, именно – сердечная, призывала к добру и союзу со светлыми людьми. Вот такой он был, в ту пору, крымский портвейн.
Но, тем не менее, я с великим облегчением встретил весть о том, что Владимир уезжает, его отпуск подходил к концу.
И я проводив его, по-братски обнявшись и выпив на дорожку того же портвейна, залёг спать и проспал почти сутки.
Весь следующий день я не выходил из воды и радовался жизни.
«Слава Богу, – думал я, – наконец-то – отдохну».
Помню, что мне даже какие-то грязи назначили и я, с радостию, стал принимать эти моционы.
Через день-два, придя с пляжа, увидел, что в номере я не один.
Майор, врач-хирург Александр, составил мне компанию по дальнейшему пребыванию в санатории.
Мы очень подружились, он был старше меня на четыре-пять лет и всё время проводили вместе.
Портвейн мы тоже пили, но в значительно меньших объёмах.
И я, поправив пошатнувшееся здоровье, даже стал бегать по утрам по набережной, пробегал до семи-восьми километров утром.
Однажды вечером, прогуливаясь по набережной, иных увеселений мы не искали и счастливо избегали откровенных ухаживаний опытных дам, которые были столь вероломно настойчивы, что во мне это вызывало только брезгливость и возмущение, услышали душераздирающие крики женщины.
Будучи людьми пристойными, мы тут же ринулись на крики.
Я недоумённо остановился – на скамейке каталась женщина, с огромным животом и что-то кричала, как потом выяснилось, на армянском языке.
Александр, доктор, видать, был очень опытный, сразу же определил:
– Роды! Давай, беги к телефону, звони, вызывай «Скорую», а я – здесь…
И я унёсся. Не помню уже, по-моему в каком-то магазине мне дали телефон и я, как мог, с помощью продавщиц, которые уже поняли суть проблемы, объяснил «Скорой» куда надо ехать.
И тут же, бегом, устремился к месту происшествия. Только добежал туда – увидел, что уже зеваки окружили всю скамейку и давали Александру советы, что и как делать.
Он долго терпел, а потом всех шуганул таким матом, что народ, минуту приходя в изумление, затем разразился таким хохотом, что и влюблённые пары повыскакивали из кустов, где разрешали, кто как мог, свои извечные проблемы.
В наступившей тишине Александр добавил:
– Теперь я знаю, почему нельзя полюбить женщину на Красной Площади – много советчиков будет.