Крымские истории
Шрифт:
Народ, по новой, зашёлся от хохота, у многих из глаз даже полились слёзы.
Зевакам очень понравился этот деловой врач, который со знанием дела принимал роды. Но после его «любезностей» уже никто не давал ему советов и отойдя в сторону – не спешили уходить, а всё ожидали, чем завершится эта история.
Через несколько минут родилась девочка. Мне даже кажется, что сама атмосфера добра и участия облегчили страдания матери и она легко и быстро явила новую жизнь.
У меня младенец на руках Александра
Завидев меня он повелительно крикнул:
– Майку и рубашку – снимай!
Я без раздумий снял майку и хотя она была влажной, я же бежал, и не очень подходила для малышки, но другого у нас ничего не было.
Он завернул девочку в мою майку, а затем – и в рубашку, сел возле измученной, но счастливой матери и что-то стал ей говорить.
Добрая улыбка украсила её лицо и мне показалось оно необыкновенно красивым, этакая мадонна, уже худенькая и молодая, лежала на скамейке и всё норовила как-то прихорошиться и поправить своё мокрое и помятое платье.
А тут и «Скорая « подоспела.
Мой товарищ профессионально объяснился с подъехавшим врачом или фельдшером, не помню, выдал им советы и мы пошли к морю мыть руки.
Но он-то был в какой-то тенниске, я же – шёл голым по пояс, в одних джинсах и чувствовал себя не очень уютно, хотя на Юге никого и ничем, мне думается, уже не удивишь.
Мы дошли до санатория, в номере – был повод, распили бутылку коньяку и проговорив до полуночи – уснули сном праведников.
Правда, говорил в основном я и всё восторгался своим приятелем.
Утром мы проснулись от страшного топота в коридоре. И такого гомона, что даже подумали о каком-то стихийном бедствии, а поэтому, едва натянув джинсы, выскочили за дверь.
И тут же попали в крепкие объятия множества армян, их было человек шестьдесят, не меньше.
И все они несли в руках какие-то корзины, коробки, свёртки, ящики.
Тут же, даже не спрашивая нас, в моей комнате они соорудили стол, а вернее – нечто экзотическое и такое невообразимо красивое, что мы с приятелем занемели – там стояло, по меньшей мере, двенадцать-пятнадцать бутылок коньяку, фрукты, какое-то мясо, я и не знал ещё тогда, что это – бастурма, коробки конфет, их множество.
Остальные коробки и сумки, пакеты и ящики, стояли на полу, на моей кровати, на подоконниках.
С этого дня наш отпуск и отдых закончился окончательно.
Мы каждый день приглашались в гости, нас везде принимали, как национальных героев.
К слову – и мать, и девочка чувствовали себя превосходно, никаких осложнений не возникло и через несколько дней мы имели счастье и честь держать этого маленького человечка на руках, к появлению на свет которого имели некоторое отношение.
И мне казалось, что он осмысленно смотрел мне в глаза и что-то,
После этого события, хорошо помню одно, что я впервые, в двадцать шесть лет, почувствовал, что у меня болит сердце, а от одного вида коньяку мне становится дурно.
И долго мне пришлось убеждать молодую и любимую жену, что никаких иных курортных грехов за мной не числилось. Да и не падок я на них.
Знать бы судьбу той девочки сегодня. Что она и как? В какой стране?
Убеждён твёрдо в одном, что даже только наша искренность в тот день не должна позволить ей стать дурным человеком.
Счастья Вам всем, милые люди, кто эту историю помнит.
Мы тогда, в ту пору юности, были единым народом и не делили наше Великое Отечество на национальные анклавы, а где-то – и на националистические, и даже – людоедские.
Что же ты учинил, Господь, с детьми своими? Зачем позволил им с пути братства и добрососедства свернуть – на заросшую тропу эгоизма и кичливости, национальной ограниченности?
И уже ведь – не первая даже кровь пролилась, но она ничему не научила двуличных, корыстных и подлых политиканов.
Отпылал Карабах, Приднестровье, Абхазия и Южная Осетия, кровью изошла Чечня, никакого просвета не видно в Ингушетии и Дагестане, настоящая война испепелила Ош, Фергану, дружелюбный Узбекистан, трудолюбивый Таджикистан…
Начали воевать с памятниками освободителям и победителям, а Вию Артмане – выбросили умирать на улицу в Риге.
И наш минкульт, у которого один Пиотровский разворовал Эрмитаж на миллионы, так и не смог ей, Народной артистке СССР, купить в Риге квартиру, чтобы она в ней закончила свои последние дни.
Зато – Собчаку, уничтожив захоронения Святых, в Русской Земле воссиявших, воздвигли целый, в Ленинграде, целый пантеон.
Даже на поминки Мирей Матье выписали, из Франции.
И Солженицына, лютого врага России, вдохновлявшего уже в наше время поход всех зарубежных сил против неё, упокоили рядом с гением Земли Русской Василием Ключевским, который никогда, ни при каких обстоятельствах, не стал бы и стоять рядом с «ВЖК», «вечно живым классиком», по меткому определению фронтовика Владимира Бушина.
Был бы оскорблён запахом серы, как от дьявола, который исходит от этого предателя и труса, навуходоносора и клеветника.
А его нам, в оправдание происходящего в России, вменяют к обязательному изучению в школах и вузах… Даже премии его имени учредили.
А атомные лодки тонут, а людей, как на войне, убивают в усобицах, захватах, на рынках, а старики сгорают, десятками, на пожарищах…
Каждый день горит и взрывается Москва, в которой уютно только двоим – мэру всех времён и народов и его супружнице-миллиардерше…